— Иди, иди Евдохо, съеш кути с детьми, да и заночуй себе там и домой сегодня не возвращайся, я уже сама тут уберусь… Если часом и задержишся…
— Спасибо, госпожа.
— И внукам на гостинец возьми — вот там в углу рубль…
— Ох какие Вы, госпожа, добрые, дай Вам, Боже счастья и здоровля, — говорит Евдоха, как говорила и в прошлый год; целует госпожу в руку, одевается и несется домой.
— Вот добрая моя госпожа, — рассуждает она, — какая добрая — что ну!.. кажется и нет добрее. — И стыд берет её, что у такой доброй госпожи взяла она на прошлой неделе фунтов до трех сахара и домой отнесла… И сожаление берет Евдоху и каеться она думая. — Чего бы такого, на эту вину, сделать?.. Разве поставить свечку за шесть шагов перед Иваном Крестителем — грехов отпускателем; поставлю, и в прошлый год за 6 шагов ставила, — думала Евдоха.
И поспешает и держится за забор руками, потому как очень уже скользят старые ботинки по льду… Гадкие ребятишки катались же посмотри, как раз нос разобьешь.
А бабушка, вырядивши Евдоху, упала на колени перед образами и стала ревностно молиться; молилась, долго молилась и так ей на душе легко стало, что, казалось бы снялась бы да и полетела. Помолившись стала вечерю собирать. Зажгла свечи, к печи пошла, вытаскивает с горячего, сухого духа чугунки и горшки, рассматривает всякие яства… Хорошо, всё хорошо — не перепеклись пироги — капусту кажется сквозь тесто видно, и борщ, и каша; и кутья — будто и не варенная, каждое зернышко отдельно, не слиплось, не сбилось… Да и узвар как раз в пору — не пахнут углем сушеные груши. Пар пошел от еды, и кислый и сладкий, и от масла, и от меда, всё смешалось, аж слюна капает с голодного рта.
Хлопочет, суетится бабушка — вот и всё кажется — стоит большой стол, белой как мел, скатертью застеленный, три свечи горят, поблескивают тарелки, ложки, ножи; блюда раставлены везде, парится борщ, рыба варенная и жаренная, пироги, каша… Стоит кислый, вкусный дух от только что нарезаного хлеба… Стоят рядком бутылки с вином, с водкой, с наливкой, а между них имонашка на копейке, стелится дым её голубой дымкой. Еще раз посмотрела бабушка на стол, пошла оделась в другое платье — не в черное, а старое серое — таких уже теперь и не носят давно; поставила вокруг стола пять стульев да и сама села, села и задумалась…
Зачем же она такую большую вечерю готовила, для кого она те стулья приставила?
Слушайте!