– Тут нужно очистительное омовение, – решительно и бесповоротно ответил священник. – Это следовало сделать сразу же, вернувшись из руин, и я говорил об этом. Но уж теперь откладывать не будем.
Об одержимости храмовников омовениями в рассказах няни не говорилось ничего – она пребывала в твердом убеждении, будто все они грязны и телом, и душой, – но я знала об этом из иных источников. Что ж, если это положит конец страхам Менкема, цена невысока. Вложив карандаш в записную книжку, я развела руками:
– Что ж, где ваша купель?
* * *
Но купелью дело не обошлось.
Менкем отправил меня за Джейкобом, мистером Уикером и Астимиром: последний, безусловно, нуждался в очищении не менее, чем я, а джентльменам решили устроить ванну за компанию – на всякий случай. Что до лорда Хилфорда – он мог очиститься по возвращении.
К тому времени, как я собрала всех, о предстоящем каким-то образом узнала вся деревня. (Возможно, то было дело друштаневских сплетниц, но скорее Менкем что-то сказал крестьянам еще накануне.) У входа в молельню собралась внушительная толпа. Дагмира тоже была здесь.
– Говорят, это будет настоящая ванна, – сказала я ей. Пожалуй, мысль была приятной: после бани я никогда не чувствовала себя полностью чистой. – Мне – туда, в молельню?
Она возмутилась так, будто поначалу искренне надеялась, что все дело в моем ужасном выштранском и я имела в виду нечто совсем другое.
– Конечно, нет! Удивляюсь, как вас, неверных, вообще пустили туда! Нет, это должна быть живая вода.
Громко, нараспев читая священное писание, Менкем повел толпу вперед.
– Живая вода? – переспросила я, усомнившись, что верно расслышала ее.
Дагмира кивнула, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. Я перевела ее слова на ширландский для своих компаньонов, и Джейкоб споткнулся о камень.
– Живая вода? Но не думают же они… Впрочем, да. Именно это они и задумали.
Проследив за его взглядом, я увидела впереди ледяной ручей.
Никакие возражения не склонили бы священника отступиться от своих намерений. Его простонародная теология не предусматривала подобной ситуации, но он был полон решимости сделать все, что в его силах. Джейкоб, в свое время интересовавшийся историей религий, высказал несколько весьма наукообразных аргументов, утративших половину своей весомости в переводе на ломаный выштранский, но тщетно. Помочь могло лишь одно: нас следовало окунуть в ручей в самом глубоком месте, чтобы вода омыла наши тела до последнего дюйма.
До последнего дюйма… На середине спора я поняла, что Джейкоба тревожит не столько холод, сколько собравшиеся крестьяне, под взглядами коих его жену собирались раздеть донага. И я еще воротила нос от общей бани! А Менкем, похоже, был убежден: раз все это – религиозный ритуал, неважно, кто меня увидит! Могу отнести это только на счет деревенской практичности: безусловно, никакая вера, требующая, чтобы женщины сидели в молельне отдельно от мужчин, не может одобрять наготы в присутствии противоположного пола.