— Хороший вечер получился, — говорила мама дорогой, когда они шли домой. — Как все это интересно устроили!
А Соню уже снова грызла совесть. Мама и не знает, как она, Соня, сегодня ее обидела. Давеча она подумала отказаться от нее. А сейчас рассердилась, что мама не может ей купить хорошее пальто. Это болело в сердце, как заноза, терпеть было невозможно. И Соня, еле выговаривая слова, все рассказала маме.
— Ну, это ты зря, — ответила мама, и по ее голосу Соня поняла, что мама очень огорчилась. — Тебе твоих отца с матерью стыдиться нечего. Твой отец с матерью зарабатывают хлеб своим горбом, не воруют, никого не обманывают. А это и есть самое главное. Богатые-то думают, что главное — это их богатство. Ну, это неправда. Перестанет мужик хлеб сеять — вот им и есть нечего. Перестанут рабочие дома строить — вот им и жить негде. Вот и выходит, что главное-то — наши рабочие руки. А если тебя глупые люди будут бедностью попрекать, ты бедности не стыдись. Стыдись глупости да подлости.
— А вон она на весь зал крикнула! — все еще не сдавалась Соня. — Все слышали…
Но мама вытащила и эту занозу:
— Она крикнула, а люди подумали: чья это такая глупая девочка? Вот и все. И ничего больше.
Мама вытащила из Сониного сердца занозу. Но Соня не знала, что у мамы-то эта заноза осталась и больно саднила душу. И за Соню ей было обидно и за себя, за свою жизнь… Вот работают они, не щадя своих сил, а все бедны. А за то, что бедны, люди их презирают… Где тут правда? Так было всегда. Но неужели так всегда будет? И неужели бедный рабочий человек никогда не найдет своей правды на земле?
Снова начались будни. Кузьмич спрятал свой граммофон. Он завернул его в десяток газет, перевязал веревочкой и поставил в угол, за комод. Трубу тоже завернул в десяток газет, перевязал веревочкой и повесил на стенку. Замолкли и певица Вяльцева, и Плевицкая, и «Ухарь-купец» и клоуны «Бим-Бом», которые так потешно ссорились на пластинке.
Жильцы затемно уходили на работу. Мама и отец, как всегда, доили и убирали своих коров. Анна Ивановна засела клеить листочки. Соня начала ходить в школу. И лишь Осип Петрович то приходил, то уходил, будто не зная, что ему делать на свете.
Соня много рисовала. Хотелось повторить то, что видела за эти дни, — и елку, и елочные игрушки, и спектакль… Рисовала зиму, домики со снегом на крышах, ребятишек, катающихся на санках. Саша чуть не силой отнимала у нее рисунки и показывала всем девочкам. Девочки удивлялись. Даже Лида Брызгалова удивлялась и не верила, что это рисовала Соня. А когда однажды Соня при ней нарисовала горку и ребятишек на горе, то Лида сказала: