Детство на окраине (Воронкова) - страница 109

— Ну еще бы! У них художник живет, вот он ее и учит.

— Ничего он меня не учит! — возразила Соня.

— Нет, учит! Учит! А ты так и сознаешься, как же!

Соня возмутилась: она говорит правду, а ей не верят! Как же так? У нее даже губы задрожали от возмущения. У них дома никто не говорит неправды!

— Ага! Не говорит! Так я и поверила! — сказала на это Лида.

Соня была обескуражена. Она не умела спорить, ее словно к земле прибивала такая явная несправедливость, и от возмущения пропадали все слова.

— Ага, замолчала! — ликовала Лида.

Соню выручила Саша:

— Ты, Лида, сама сколько хочешь наврешь, поэтому и другим не веришь.

— А то ты не врешь! — крикнула Лида и уже привязалась к Саше: начала спрашивать, правда ли, что их в приюте розгами секут, и правда ли, что ее мать в приют подкинула. И потом дразнилась шепотом: «Подкидыш! Подкидыш!»

Саша только бледнела и ничего не отвечала ей. А Соне потихоньку сказала:

— Я, когда вырасту, все брызгаловские дома подожгу! Вот увидишь!

Соня испугалась:

— Ой, что ты!

— Вот увидишь, подожгу, — повторила Саша. — Пускай и Лидка сгорит. Вот увидишь!

— Ой, что ты, что ты! Тебя в острог посадят!

— Ну и пусть посадят!

Соня, очень встревоженная, пришла домой. Надо скорей маме рассказать, а то вдруг Саша не дождется, когда вырастет, а побежит поджигать сейчас…

Соня вошла в квартиру и остановилась на пороге. В кухне стоял городовой. Ой, может, уже знают, про что они с Сашей говорили? Может, он за Соней пришел?

— Кто хозяин здесь? — грозно спросил городовой.

Мама растерянно смотрела на него. Отца дома не было. Ей на поддержку вышла из своей комнаты Анна Ивановна.

— Я хозяйка, — ответила мама. — А в чем дело?

— А в том дело, что безобразие! Вы что это голых мужиков в окна выставляете? Убрать немедленно!

— Каких голых? — удивилась мама. — Где?

Городовой вошел в комнату; на окнах ничего, кроме горшков с бегониями, не было. Заглянул к Анне Ивановне — и там ничего.

— Значит, в этой!

Городовой дернул дверь Осипа Петровича; она оказалась запертой. Осип Петрович опять не ночевал дома.

Мама накинула платок, выбежала на улицу, заглянула в окна своей квартиры и ахнула. В окне Осипа Петровича стоял во весь рост написанный маслом голый человек.

— Убрать! — сказал городовой. — Если и завтра будете голых в окно показывать, — оштрафую.

В этот вечер вся квартира с нетерпением ждала Осипа Петровича. Все волновались: подумайте! Городовой приходил! Что во дворе скажут?!

Больше всех сердился Сергей Васильевич:

— Босяк он, а не художник! Таких надо по этапу отправлять. Живешь так вот со всяким сбродом…