Рано утром она вышла в кухню, умылась. Тоненькая, с маленьким личиком, с маленьким ртом и круглыми, почти без ресниц глазами, она была похожа на какую-то робкую, невзрачную птицу. Умылась и опять спряталась в комнатке.
Мама топила печку, стряпала. Анна Ивановна приготовила свои чугунки — первое и второе. Дунечка тоже поставила маме на стол чугунок. Только белошвейка сидела в своей комнатке и молчала.
— А вы готовить разве не будете? — спросила у нее мама.
— А… можно?
— Ну, а как же? Печка большая, на всех хватит. Приготовьте, а я вам сварю. Как вас зовут-то?
— Спасибо. Ираидой Алексеевной меня зовут.
— Давайте свои чугунки, Ираида Алексеевна. Да приходите к нам чай пить.
Ираида Алексеевна очень быстро прижилась в квартире. Все тут было просто, все по-доброму, будто в свою семью попала. К ней тоже все очень скоро привыкли и уже через неделю называли попросту Раидой.
В одно из воскресений Кузьмич принес пучок вербы. Соня прибежала посмотреть на вербушку. Нежно-голубоватые атласные «зайчики», сидящие на красных ветках, светились серебром.
Вербушка внесла в квартиру запах свежести, талого снега, весны… На улице уже светился под солнцем мокрый булыжник, и грязные ручьи бежали по канавкам вдоль тротуаров.
В квартире было празднично, собирались на «вербный базар», который устраивался каждую весну.
— Мам, и я пойду, а? — пристала Соня. — Мам, и я! Ты обещала!
— Да ведь затолкают!
— Ну и пусть! Мам! Я тоже с тобой пойду!
Отвязаться от Сони не было никакой возможности. Если ей чего-нибудь очень хотелось, то и сама замучится и других замучит.
— Ведь там грязь, толпа! И все равно ничего не увидишь.
— Мам, ну ведь ты обещала!
А в голосе у Сони уже звенели слезы.
— Ну, пусть идет, — вступился отец. — Видишь, загорелось человеку.
— Ладно. Одевайся. Только потом не хныкать!
На «вербу» пошли мама, Раида и Кузьмич. Соня, чуть не визжа от радости, шагала вместе с ними по грязным весенним тротуарам. Наконец-то она увидит «вербу», сама увидит все эти чудеса, о которых столько слышала рассказов, сама купит и «тещин язык», и «чертика», и бархатную бабочку. Всегда кто-нибудь приносил с «вербы» эти игрушечки!
— На Красную площадь сходить бы… — сказал Кузьмич, щуря от солнца темные близорукие глаза. — Там базар большой…
— Разъезды теперь там, — подхватила мама. — Я как-то видела — красиво… Ну, да ничего, с нас и Трубной хватит.
— Какие разъезды? — тотчас пристала Соня. — Кто разъезжает?
— Господа разъезжают, не мы с тобой! — ответила Раида. — В колясках да на рысаках. Наряды свои показывают.
Долго шли бульварами. Солнце сверкало в прудах около Самотеки. На улице было много народу, шли и на «вербу» и с «вербы». Кто шел с «вербы» — сразу узнаешь: на груди пришпилена бабочка, или цветок, или какая-нибудь плюшевая обезьянка…