— А что, сестрица (так звала Кузьминишна Анну Ивановну), может, мне самой к нему сходить?
— Не страмись, — ответила Анна Ивановна. — Там дети его, сыновья взрослые. Спустят с лестницы, да и все. Не удивляй людей, не ходи!
— А что ж делать-то? Душа горит! Просто с тоски пропадаю… Уж хоть бы что-нибудь узнать!
Анна Ивановна подумала, потом сказала:
— Ладно. Ужотко понесу работу, заеду туда. У соседей поспрошаю.
Соня сидела тут же — складывала дубовые листочки.
— А когда работу понесешь? — спросила она.
— А тебе на что?
— Про купца узнать хочется.
— Вон как, ей и то узнать хочется! — усмехнулась Кузьминишна. — А мне-то каково? Выпить бы, что ли!
Анна Ивановна рассердилась:
— Ну уж это не затевай! Самому скажу!
— Жизни жалко… — начала Кузьминишна. Она приклеивала стебельки к листочкам, клеила и отбрасывала, но словно и не видела их. — Как же все в жизни повернулось! А что, сестрица, неужели так она и не отдаст? А может, отдала, а он взял да и уехал, а?
— Может, и так.
— Нет, не может, не может! Уж если так, под трамвай брошусь!
Кузьминишна швырнула намазанные клеем стебельки и принялась ходить по комнате.
— Сестрица, дай рюмочку! Терпения нет — тоска!
Но Анна Ивановна не тронулась с места.
— Душатка, — сказала она предостерегающе, — не дури! Нет у меня вина.
— Стоит в столе, я видела.
— Сказала — не дам! Сам придет — нам обеим всыпет. Садись, работай. Поскорей сделаем — да и схожу…
Анна Ивановна вернулась с невеселыми вестями. Манефа денег так и не отдала. А купец в тяжелой горячке лежит в больнице. Будет ли жив — не знают. А скорей всего, что помрет.
Все жалели Кузьминишну. Все ждали, чем же кончится. Даже Раида выходила в кухню узнать, как там дела с купцом. А Кузьминишна каждый день бегала в больницу, узнавала у сиделок о его здоровье. К купцу ее не пускали: сыновья приказали не пускать.
И вот как-то раз пришла Кузьминишна из больницы, села за стол и заплакала в голос:
— Ох, на кого ж ты меня остави-ил!.. Что же мне без тебя на свете делать?! Ой! Только руки на себя наложить!
— Помер, — негромко сказала мама и пошла утешать Кузьминишну.
Около нее собралась вся квартира.
— Ну, эко ты, голова! — сказал отец. — Уж скорей и руки накладывать! Проживешь, все живут.
— Не больная, чай, — вмешалась и Раида. — Помаленьку заработаешь на кусок хлеба!
— На что мне такая жизнь — на куске хлеба сидеть?! Ведь я как жила за ним — денег не считала. Гостей принимала, по три дня из-за стола не вставали. Бывало, как поднимешь рюмку: «Эх, орелики!» — так дым коромыслом, веселье! А то — кусок хлеба! Да на что он мне, кусок хлеба-то?!