— Истинная правда все это. Мужик землю пашет, горбом своим хлеб добывает, господ кормит, и войско кормит, и царя кормит. И нет-то ниже человека, и все-то над ним хозяева, и самая-то он распоследняя скотинка! Сесть рядом с мужиком и то зазорно! А его хлеб — ничего, едят! А подумали бы так-то: не будет мужика — так и мы с голоду помрем. Деньги-то есть не будешь, если тебе мужик хлеба не посеет.
Соня переметнулась к отцу:
— Пап, а царь тоже без мужика не может?
— И царь без мужика не может.
— А мещане могут без мужика?
— Да мещане-то первыми с голоду без мужика помрут!
И выходит так, что не последний человек — мужик. А что он первый человек. Но тогда почему же и сесть с ним рядом зазорно?
— Вот это самое и они говорят…
— Кто, пап?
— Ну, забастовщики-то.
— Умники! — Мама подняла голову от шитья. — Заглаголили! И что это у тебя, Соня, вечно в голове? То тебе одно надо знать, то другое. И все какие-то вопросы неподходящие. А уж ты-то, Иван!
— А что ж я? — начал оправдываться отец. — Вон на Трехгорной мануфактуре забастовка была. Там листовки читали. Это же самое пишут: фабрики — рабочим, а землю — крестьянам. И правильно. Мужик землю пашет — ну и отдать ему землю. Рабочий на фабрике работает — ну отдать ему фабрику. А то как же получается? Одни работают, а другие денежку гребут лопатой.
— Так ведь то революционеры, это их работа! — рассердилась мама. — А ты-то при чем? Острога захотелось? Кабы ты сам с ними был… а то болтаешь только!
— А разве я не правду сказал?
— Ну вот! Толкуй с тобой!
— И я так думаю, Иван Михалыч, — сказала Анна Ивановна, отжимая последнюю простынку. — Все-таки ты круто поворачиваешь. Я сама до страсти врать не люблю. Ну, а только мужика с мещанином не сравнять. Мещанин, как ни говори, а все на ступеньку повыше. Мы, мещане, в земле не копаемся.
Соня во все глаза глядела на Анну Ивановну: она тоже мещанка! А чем же она лучше ее мамы? Да уж мама-то не сравнить — лучше!
— Конечно, что там говорить! — успокоила Анну Ивановну мама.
А отец не утерпел:
— А разве в земле копаться — позор какой? От земли-то и все счастье людям идет. Земля нас и кормит, и обувает, и одевает — что ж так на нее сердиться? В том-то и обида, что у нас труд за позор считается.
— Так-то так, — упрямо повторила Анна Ивановна, — а все-таки мужика сиволапого с мещанином не сравнять. Уж как ты хочешь!
Мама, чтобы прервать неприятный разговор, спросила мирным голосом:
— А где же это Кузьминишна у нас? С утра ушла и пропала.
— К какой-то подружке своей пошла, — уже перенося свое неудовольствие на Кузьминишну, ответила Анна Ивановна.