— А я говорю — икаешь! — закричал Сергей Васильевич. — А кто икает за столом? Свиньи!..
— Сережа! Сережа! — послышался умоляющий голос Дунечки. — Иди сюда!
— Да, свиньи! — продолжал кричать все громче Сергей Васильевич. — А я должен жить среди свиней!..
Мама побледнела и нахмурилась. Бедный отец покраснел и смущенно покачал головой.
— А все — что? Все бедность виновата, моя несчастная, несправедливая судьба! Разве бы моя нога была в этой трущобе, среди этих ск…
Тут уж не выдержал Кузьмич. Он встал, высокий, сильный, с загоревшимися черными глазами, подошел к Сергею Васильевичу, молча взял его за локоть, которым тот опирался о притолоку, впихнул его к Дунечке в комнату и закрыл дверь.
— Сиди там, — сказал он. — Коли ты барин, так не лезь к людям, а то на мороз выведу!
Сергей Васильевич что-то пошумел еще за дверью, но на него уже не обращали внимания, и он скоро утихомирился. Анна Ивановна и Кузьмич принесли из своей комнаты закуску и бутылки и стали все вместе справлять рождество. История с отцовой икотой всем вдруг показалась очень смешной, все смеялись и подшучивали над отцом, и он сам смеялся больше всех. Чокались, закусывали, шутили…
Анна Ивановна, подвыпив, запела тоненьким голоском:
Над серебряной рекой,
На златом песочке…
Кузьмич, который обычно не прикасался к вину, тоже выпил сегодня рюмочку и сразу повеселел.
— Что ты! Что ты! — зажимая уши и делая вид, что Анна Ивановна совсем оглушила его, закричал Кузьмич. — Тише! Смотри-ка, на улице-то народ собрался!
Но Анна Ивановна продолжала свое:
Долго девы молодой
Я искал следочки…
Кузьмич подошел к окну, отодвинул занавеску и замахал руками, разгоняя будто бы собравшихся под окном людей:
— Ну, что стоите? Ступайте! Это не Вяльцева!.. Аннушка, тише! Гляди, народу-то со всей улицы!
Отец и мама смеялись. Наконец и Анна Ивановна не выдержала, рассмеялась.
— Налейте еще по рюмочке! — сказала она. — Что ж теперь — жить, жить, да не крикнуть!
Но Кузьмич отобрал у нее рюмку:
— Хватит.
— Да ну тебя, Митька! — Анна Ивановна отмахнулась от Кузьмича и опять завела свою песню:
Но следов знакомых нет,
Нет, как не бывало!..
— Вот дурачье, — сказал Кузьмич, с упреком глядя на жену. — Уже напилась. И когда успела!
— Да ладно, голова! — остановил его отец. — Ведь рождество сегодня!..
И опять они шутили, смеялись, ели и пили.
А Соня сидела в сторонке на маленькой скамеечке, которую мама ставит под ноги, когда шьет, и смотрела, как на елочке горят свечки, как мигает и кивает их пламя и блики перебегают по разноцветным бусам. Голова у нее была тяжелая. Хотелось спать, в душе поднималась непонятная тоска — может, от усталости, оттого, что было уже три часа ночи, и оттого, что среди ночи съела слишком большой кусок ветчины…