Рената трижды проваливалась в отрывистый, лоскутный сон. Трижды её будили натужные рывки собственного сердца, будто оно вознамерилось силою ударов пробить путь наружу. На шее ему вторили сонные артерии, эхо их пульсации натянутыми вожжами било куда-то в основание затылка. Но, так или иначе, с каждым провалом в короткое беспамятство становилось лучше.
Она повернула голову. Виктория не спала. Лежала в том же положении и смотрела в точку над собой, большим пальцем левой руки попеременно касаясь остальных.
— Рената?.. — позвала Вика, заметив движение.
— Да?
— Ты спала?
— Почти… Скорее да, спала.
Рената отвернулась и тоже уставилась в верхние нары, заменявшие ей сейчас потолок. Ничего интересного. Всё как всегда: серый монолит осточертевшего углепластика… Теперь он надолго заменит ей… что? Потолок белый, тот, что дома, в Бердске? А чем второй лучше первого? Цветом если только…
— А я не могу уснуть, — тихо произнесла Виктория, поддерживая разговор.
Рената вздохнула. И горько усмехнулась. Она понимала, что должна, обязана просто спросить «почему». По долгу службы, пусть она теперь и не медик. По зову натуры, всегда и везде сующей свой не раз калеченный нос. И неважно, что мысли заняты тревогой о подруге. Почему Ординатор перечислил Олю?..
— В капсульном отсеке есть снотворное, если что.
— Я не об этом…
— А о чём?
— Ты никогда не задумывалась где мы… как бы это… — Виктория достаточно долго подбирала нужные слова, — где мы бываем, когда на Земле нас уже нет, но и в другом месте мы ещё не пробудились?
Конечно, Рената об этом думала. И не раз. Едва ли нашёлся бы космопроходец, не размышлявший о тёплой, уютной вате тьмы, из которой тебя выдёргивает безликий Ординатор. А если бы и нашёлся, ему б не поверили. Всякий помнил ту тьму: манящее спокойствие и безмятежность, магнетизм. Быстро и безболезненно высвободиться из неё можно только с помощью Ординатора. О таком не думать — не уметь думать в принципе.
— В последние годы я слишком часто об этом размышляю, Вик… — с тяжёлыми нотами в голосе проговорила Рената.
— Знаешь, мой папа — католик. Такой, что в ортодоксальности даст фору православному патриарху.
— Как его зовут? — отчего-то спросила Рената. Ей вдруг стало жуть как интересно.
— Штефан.
Неясова усмехнулась.
— Что смешного?
— Выходит, ты Штефановна? Немного забавно звучит.
— Нет. У нас нет отчества. Отчество прописывается только в славянских семьях.
— Постой, ты — немка?
— Да. Я б сказала — германка. Так на русском будет правильней.
— Католик в Германии, это как буддист в Исландии, наверное, — предположила Рената и вдруг поняла, что на всём протяжении диалога ни разу не заикнулась. Это наблюдение немного утешило её.