Отвращение Цаголова к этому разговору смешивалось в нем с сознанием выполняемого долга. Он молча перелистывал книги на полках. Они не представляли, интереса: ни пометок на полях, ни вложенных записок. Капитан на всякий случай отложил в сторону несколько тощих томиков Уоллеса, затрепанные, бархатно-толстые страницы Тэффи и Алданова, томик стихов Омар-Хаяма и под одним корешком переплетенные воспоминания Юсупова-Эльстона об убийстве Распутина и мемуары митрополита Макария. С безразличным видом Сослан на минуту задержался на воспоминаниях о Распутине.
Милочка с любопытством заглянула через плечо:
- Если бы вы познакомились с Мариной Юрьевной, вы были бы в восторге!
- Расскажите о ней, Милочка! - нестерпимо слащавым голос попросил Шустов.
- Это была необыкновенно экзальтированная женщина, не правда ли? Такой дворянский выродок.
Как бы ища доказательств, Милочка стала рыться в кипах номеров журнала «Сигнал», издававшегося в оккупированных странах на всех языках. Среди бесчисленных фотографий торжествующих фашистских триумфаторов в закатанных рукавах, снятых то на развалинах Акрополя, то у избушки, где начинается великая русская река Волга, Милочка разыскала Марину Ордынцеву.
- Это на пляже в Варне, - грассируя, произнесла Милочка. - Я думаю, номер журнала истрепался во всех госпиталях германской армии от Биаррица до Нарвика. Не правда ли, хороша?
Цаголов с журналом в руках задумался. Подруга Марины скользила мимо главного. Надо снова направить разговор…
- Все-таки немолода, немолода, - вздохнув, сказал он об Ордынцевой и бросил журнал на пол.
- Вы тоже так думаете? - хищно подхватила подруга Ордынцевой. - Да, конечно. Впрочем, что вы! Ее плечи, ноги. Призы за красоту… Во время оккупации она нашла новых ценителей среди немецкого офицерства. Вы знаете, в Болгарии на курортах околачивалось много шалопаев, не очень-то спешивших на Восточный фронт. На нее была даже мода.
Стоя на стуле, Цаголов медлил, стараясь затянуть обыск. Раскрыл какую-то шляпную коробку в пыли и хламе, среди старых чемоданов.
- Что за прелестная скляночка? - спросил Шустов, состязаясь с капитаном в неотразимости интонаций.
- От духов. Это были французские, чудо! Подарок графа.
- А та лошадка? - вернулся заодно Цаголов к заинтересовавшей его фарфоровой игрушке.
- В каком смысле вы спрашиваете?
- Тоже подарок графа?
- Разумеется: он был просто помешан на лошадях.
- Но, видимо, он увлекался немного и вашей подругой?
Милочка оценила остроумный поворот мысли, подарила улыбкой:
- Мужчин влекло к ней ее обаяние. Но что вы хотите от мужчин!.. Был только один человек в ее жизни, кому она принадлежала вечно: поручик Игнатий Леонтович…