- Интересно.
- Очень. Оказалось, что в карточку, если породистая лошадь не на государственном конном заводе, а в частной конюшне, заносится и ее владелец.
- А вам не приходилось, Владо. встречать у Крафта кого-нибудь из этих владельцев?
- Он больше не пускал меня в конюшню. Завел собаку, и она сторожила двор.
- Что же было потом?
- Потом нравы стали строже. - Владо устал рассказывать, голос его потускнел. - Пришли времена фашистского отступления на востоке. Стало печально и тихо в сербских домах. Ночные расстрелы… Детей угоняли в Германию. Юноши уходили в горы. Женщины… ну, те плакали. А с немецких улиц неслись звуки духового оркестра, озверелые вопли: «Хайль Гитлер!» Ганс Крафт пребывал в Болгарии. Говорили, он получил высокий пост: фольксдейтч пошел в гору.
Ватагин взял серба под руку, и они вышли во двор.
- Дорогой Владо, вы не сердитесь, но я вас спрошу. Если не хотите - не отвечайте. Когда вы были в последний раз у Ганса Крафта? - тихо спросил Ватагин, не отпуская руки шахматиста.
Тот помолчал.
- Три дня назад, - кратко ответил он.
- В день пожара?
- Вы все знаете, - усмехнулся Владо. - Я слышал, что он вернулся домой, и пришел со своими племянниками в последний раз спросить его о долге. Война - маэстро в худые времена остаются без заработков. Но мы пришли поздно: Крафта уже не было, только пылала его конюшня. Я знал, что картотека хранится в конюшне, и я должен был ее спасти.
- Для него? - спросил Ватагин.
Владо кратко ответил:
- Нет. Для вас… Я вбежал со своими племянниками в горящее здание. Мы вытащили оттуда три ящика. Они уже начинали гореть. Когда мы во дворе срывали с себя тлеющие куртки, я видел в распахнутую дверь, как метались в конюшне обезумевшие лошади. Языки пламени вспыхивали от их движений, а в ночное небо широко поднимался сноп красных искр. И я подумал тогда с облегчением: вот уходит в вечность проклятая огненная комета фашизма, летит ее раскаленный хвост, и последние уголья угасают в огромном холодном небе!..
Как он переменился, этот старый шахматист! Волнение охватило его - теперь, несмотря на элегантность поношенного костюма, не стало космополита: был серб, гордый старый серб, дети и внуки которого громили захватчиков на всех путях их отступления с Балкан.
А когда в памяти Владо догорел костер крафтовской конюшни, глаза его стали снова усталыми и добрыми, и этот немного опустившийся человек сказал советскому полковнику:
- Теперь поедем ко мне, я передам вам три ящика… под расписку. Но прежде пойдемте-ка лучше к доске, Иван Кириллович. Хотите - я покажу вам, как я однажды обыграл самого Алехина?