— Дядя Коля, мне бы не хотелось на этом останавливаться.
— Силен бродяга! Ай да племяш! Дерзай! Как всегда, рассчитывай на меня.
И когда через четыре года от инфаркта скончался директор института Ракитин — его основатель, на освободившееся место назначили знающего, делового и молодого Валентина Васильевича Звягинцева.
В кулуарах института обсуждалась смена директора — большое для всего коллектива событие. Про Звягинцева говорили:
— Молод, очень молод.
— Недостаток быстро проходящий. Вот как покажет себя?
— Отменно вежлив, а сердца нет.
— Да, Звягинцев не Ракитин. Тот был душой института… Широкий человек, главное видел, не мелочился: «Почему стоите курите? Почему на две минуты опоздали?» Основное-то — чтобы дело шло. Ракитин говорил: надо сделать. И делали, и к сроку. Не боялись его, а стыдились не выполнить указания. Тут уж, если надо, и в воскресенье и в субботу посидишь.
— Хорошо бы, братцы, выбирать директора на общем собрании работников. Слышал я, где-то это проводится.
— Да-а-а… уж объективность-то была бы соблюдена. А тут… говорят, у него рука в министерстве есть.
…Валентин Васильевич дошел до института. У входа посмотрел на часы. Минута в минуту, как всегда, — путь от ресторана до работы занимал 24 минуты. На обед он тратил полтора часа, Валентин Васильевич позволял себе это.
Валентин Васильевич сидел в коридоре поликлиники на диване и неотрывно наблюдал за дверью кабинета номер 21. Билеты на ансамбль «Бони М» лежали у него в бумажнике. Было около восьми. Вот-вот из кабинета выйдет Вика. Он ее увидит, она его нет — окажется к нему спиной. Пойдет к выходу.
Он нагнал ее на лестничной площадке:
— Добрый вечер, Вика.
Она оглянулась, остановилась.
— Добрый вечер, — сказала она и покраснела.
— Вы домой?
Вика кивнула.
— Я мог бы вас подвезти.
Вика неопределенно пожала плечами:
— Неловко как-то.
— Да вы что, что вы! Мне это нетрудно, буду только рад.
Валентин Васильевич повез Вику к дому кружным путем. Он вел свои «Жигули» медленно, ему хотелось подольше быть с ней.
— Вы любите, Вика, вечернюю Москву?
— Я родилась в ней и люблю ее всякую.
— Но вечерняя особенно хороша, — сказал Звягинцев. — В ней столько неожиданно интересного.
— Чего же?
— В частности, «Бони М», — Звягинцев скосил на спутницу глаза.
Она сидела, приподняв голову, прямо держа спину, в ее позе чувствовалась напряженность. Отсветы встречных огней в полумраке кабины бежали по ее юному лицу. И казалось, что оно все время меняет выражение.
«Какая же ты прелесть», — подумал Звягинцев. Захотелось стиснуть Вику в объятиях, впиться в ее губы. «Нет, теперь я не отпущу тебя! Уведу от этого мальчишки!»