Однажды в морозную осеннюю ночь Александр проснулся в своей комнате на втором этаже от странного ощущения, словно из нее вдруг выдавили весь воздух.
Он вскочил с постели. Окно было разбито вдребезги, и пол усыпан осколками оконного стекла, блестящего в лунном свете. Вокруг стояла глубокая тишина… И тишина эта не предвещала ничего хорошего. Совсем как на фронте, когда короткая передышка перед атакой вот-вот разорвется оглушительным грохотом канонады.
— Конни, вставай скорее!
— Что… Что случилось?
Она приподнялась на постели, по-детски протирая глаза.
— Одевайся!
Потом раздался короткий гром. Нарастающий резкий вой пронесся на уровне выбитых окон, и тут же с грохотом обрушился угол дома на Никитской. Через стену, в комнате у хозяйки квартиры, заплакали дети…
Пожимаясь от холода, Конни накинула платье, заколола в узел на затылке тяжелые густые волосы, натянула чулки и, присев на кровать, принялась зашнуровывать высокие ботинки. Даже сейчас Александр засмотрелся на ее стройные ноги с узкими щиколотками, но тут же отогнал эти мысли. Нашел время, нечего сказать!
Через несколько минут у Никитских ворот длинно застрекотала пулеметная очередь. В ответ на пулеметный огонь разгорелась винтовочная пальба. Пуля чмокнула в стену и пробила портрет Чехова, висящий над диваном. Александр подобрал его и увидел дырку — как раз там, где у человека должно быть сердце.
Перестрелка трещала, как горящий валежник. Пули цокали по железным крышам. Конни вскрикнула, зажала уши руками.
— Идите к нам! — крикнула хозяйка из задней комнаты. — Идите скорее, здесь безопасно!
Идти пришлось через длинный холодный коридор. Пули стучали по крышам, сквозь выбитые стекла веяло ледяным дыханием поздней осени. Александр обнял Конни, и они, низко пригнувшись, преодолели это расстояние в три короткие перебежки.
В задней комнате, выходящей окнами во двор, на полу сидели две маленькие девочки и няня Пелагея Гавриловна. Старушка укутала девочек теплым платком с головой и непрерывно молилась, шевеля высохшими губами.
Сама хозяйка Елена Сергеевна — худощавая дама лет сорока — нервно затягивалась папиросой и все отбрасывала назад со лба коротко стриженные, седеющие на висках волосы. Она как будто не могла найти себе места — все ходила взад-вперед по комнате большими шагами и говорила чересчур громким голосом, словно сама себя пыталась успокоить:
— Пули не пробьют внутренние стены. Мой муж, архитектор, он всегда говорил…
Саша знал, что Платон Ильич умер за год до войны от удара, но Елена Сергеевна до сих пор поминала его раз по десять на дню, словно до сих пор не могла смириться. По всему выходило, что более мудрого и осведомленного во всех жизненных вопросах человека никогда не бывало на свете.