Потом я и сам немало удивлялся собственной недогадливости и недальновидности. Ведь я и сам чувствовал, как в народе растет и крепнет глухое недовольство, что власть практически валяется под ногами, страна неуправляема и неуклонно катится в пропасть…
Наверное, просто очень хотелось верить, что все еще, быть может, обойдется. Наперекор всему, но — верить».
В Москву возвращались в начале сентября. День стоял ясный, но прохладный, и над полями поднимался легкий туман. Маменька хотела бы остаться подольше, до самой зимы, но Александр надеялся, что вот-вот в университете возобновят занятия. К тому же стали доходить страшные слухи о том, что мужики в округе «пошаливают» — самовольно захватывают землю, поджигают помещичьи усадьбы, а бывает, и хозяев убивают…
Лошади брели шагом. От старой сбруи пахло дегтем. Возница — маленький бородатый мужичонка по имени Тихон Заглотов, служивший когда-то в имении конюхом, — всю дорогу молчал, словно напряженно обдумывал какую-то важную для себя мысль. Только в самом конце, когда станция уже показалась вдали, обернулся и спросил:
— Мы тут люди темные… Как говорится, в лесу родились, пням молились, живем — ничего не знаем. А там, в Москве, не слышно, когда вселенское разрешение будет?
— Это какое же такое вселенское разрешение тебе надобно?
Папенька сурово нахмурил брови, но Тихон, искоса глянув на него, продолжал:
— Ну, это чтоб хрестьянам, значит, самосильно над землей хозяйствовать… А помещиков — безусловно перед вами извиняюсь! — гнать к чертовой матери?
Папенька помрачнел еще больше:
— Над землей хозяйствовать, говоришь… Это хорошо. А кто в прошлом году семенной овес в кабаке пропил? У кого изба на один бок покосилась? У кого детишек полон дом, и все босые бегают? В армию тебя не взяли, а баба по хозяйству одна надрывается! Хозяин…
— Да-а, — задумчиво протянул Тихон, почесывая в затылке кнутовищем. — Это ваша правда… Старики вон говорят — при господах-то лучше было!
После возвращения из деревни Конни и Александр поселились в двухэтажном доме у Никитских ворот, нанимая две комнаты у вдовы архитектора Любарского.
Александр еще пытался сдать экзамены экстерном, как будто от этого зависело теперь самое важное в его жизни, а Конни со всем пылом принялась подыскивать не слишком дорогое и удобное жилище — дом, который станет по-настоящему родным и уютным, где мужу найдется место, чтобы обустроить рабочий кабинет, где родятся и будут подрастать дети…
— В Трехпрудном очень уютный особнячок, — говорила она, озабоченно морща лоб, — и дешево совсем отдают, почти даром… Только там лестница крутая. Вдруг маленький споткнется?