Дома Маша заперла дверь на цепочку и в тёмном коридоре сползла по стене на корточки, изнемогая от беззвучных рыданий.
* * *
Утром невыспавшаяся и бледная Маша пришла на репетицию в «Годдесс». Все только собрались после короткого отпуска, предвкушая веселье и новизну – Анка объявила о разборе новой программы. Этого всегда ждали, как праздника. В меру властная, в меру демократичная Анка обсуждала с коллективом удачи и яркие моменты истекшего «гастрольного» года, а затем обрисовывала концепцию нового, закладывая основу концерта. Она выслушивала предложения каждого, кто желал внести лепту. Именно до этого дня ребята хранили заготовки и идеи, отложенные в персональную творческую копилку. Нюансы, движения, изюминки разрабатывались коллективом. Процесс созидания увлекал и основной состав, и вспомогательный. Что могло быть лучше?
На этот раз Машу к обсуждению не пригласили. Анка была себе верна: она сразу отправила опальную девицу в студию на второй этаж – к новичкам. И Маше казалось, что в глазах коллег отражалась позорная вывеска на её лбу, бьющая неоновым светом: «Сумасшедшая неудачница».
«Ты получила слишком большой аванс, надо отрабатывать. «Годдесс» – прежде всего коллектив. Раз ты ставишь во главе угла личное, не уживаешься в нынешнем составе, воспитывай новый. И то – до первого скандала, – сказала Анка вчера и подчеркнула: – Это твой последний шанс остаться с «Годдесс».
Со вчерашнего вечера мысли Маши заполнила густая, нездоровая муть. Кто сказал, что расставаясь, люди разбивают сердце? У неё крутило всё тело, кости, словно ни одной клеточки не осталось целой. Всё было плохо. Всё раздражало. И не убежишь от себя, не сотрёшь из головы непрошеные воспоминания, не заставишь сердце молчать. Маша держалась с трудом.
Зато девочки, только переведённые в «Годдесс» из разных танцшкол, безмерно счастливые вступлением в мир взрослых, обрадовались Маше искренне – так, как многие внизу уже не умели. Это тронуло. Рассказывая девочкам о работе в подтанцовке на большой сцене, Маша почувствовала себя хоть кому-то нужной. Они принялись отрабатывать движения, и от работы стало на йоту легче. Иногда Машин взгляд падал сквозь стеклянную стену на первый этаж, где шло бурное обсуждение, смех, демонстрация па. Обида обрушивалась на Машу с новой силой. Впрочем, стоило увидеть павлином выступающего Юру, сожаления сразу рассеивались.
* * *
В пять вечера на первом этаже работа шла полным ходом, а Маша уже распрощалась с девчонками – какой-никакой плюс: пока не вызовут организаторы телешоу, есть масса свободного времени. Его можно посвятить кино и шопингу, к школьной подружке заехать или к родителям, просто пошататься по центру – давно не было такой роскоши.