Те высказались на удивление благосклонно, даже Далан. Только Алёше было на них наплевать, он кусал в нетерпении губы, ожидая окончания фарса. Едва выслушав вердикт жюри, он поклонился публике и метнулся со сцены обратно – к Маше.
Там уже готовились к выступлению девочки из «Твайс». Суетилась Зарина, причитала над Машей костюмер Зоя, пытаясь оправдаться. А Маша, ещё заплаканная, но удовлетворённо-успокоенная, добродушно кивала и, вооружившись чьим-то платком, стирала пятна туши с лица. Сергей Васильевич перебинтовывал ей вторую ступню. Взволнованный Алёша спросил:
– Ты как?
– Ничего, – улыбнулась Маша и прикрылась платком. – Не смотри на меня. Я, наверное, похожа сейчас на чудище.
Он сел на пол прямо у Машиных ног и нежно отвел её руки:
– Не могу не смотреть. Я слишком давно тебя не видел. Ты прекрасна.
Маша разрумянилась и смущённо уткнулась глазами в свои колени:
– Преувеличиваешь.
– Нет.
Сергей Васильевич закончил перевязку и посмотрел на них с улыбкой:
– Эх, молодёжь! Мне бы ваши годы! Только что слёзы, крики, «Скорая» ещё не успела приехать, а она уже кокетничает.
– Потому что не болит, – вздохнула Маша.
– Конечно, не болит! Лидокаинчиком обработали, укол сделали. А вот завтра ты, девочка, по-другому скажешь…
Алёша встревоженно глянул на врача:
– Сергей Васильич, скажите честно – у Маши что-то серьёзное?
Тот махнул рукой:
– Думаю, ничего страшного. Рентген сделаем. Баллончик с лидокаином выдадим. Дома отлежится. Будем надеяться, без гипса обойдётся. А вот ты, Колосов, зря девушку на руки хватаешь. Даже если она нравится тебе так сильно. Кто у нас неделю назад встать не мог, Пушкин?
Маша обеспокоилась:
– Ты не мог встать? Что случилось?
– Да всё нормально, – улыбнулся Алёша.
– Не обманывай! – настаивала Маша. – Кто, как не я, должен знать?
– С тебя уже хватит, – ответил Алёша. – Я в порядке.
Сергей Васильевич крякнул:
– Ладно, как «Скорая» приедет, я вернусь.
Группа «Твайс» отправилась на сцену, Зарина ещё куда-то, и они остались одни.
– Ты знаешь, я… – начала было Маша, но Алёша закрыл её губы поцелуем. И она поддалась, приникла к нему, обмякла. Алёша был счастлив, безмерно счастлив чувствовать клубничный запах волос, пить сладость с её губ, держать её в своих руках. Нежную. Трогательную. Родную. Он почувствовал себя дома, как путник, вернувшийся в оазис из утомительного похода по пустыне.
– Люблю тебя, – прошептал он, жадно ловя слухом её колокольчиковое «Люблю».