— Нет, не в порядке. Но я не буду сейчас об этом говорить.
Она собиралась с силами, чтобы сказать главное.
— А я разогрел тебе ужин! — она и не заметила, как он усадил ее на мягкий пуф, сам устроился в ногах и начал снимать с нее туфли…
— Что значит — ужин? — не поняла она, — я, кажется, уже говорила, еда в обычном понимании нам не…
— Я принял горячую ванну, — в глазах оборотня — веселые черти, — а еще договорился с одним приятелем. Он работает по металлу. Завтра утром мы пойдем к нему и снимем этот браслет. Давно пора было.
Она улыбнулась. Ну каков подлец! Он разогрел ужин!
Нет. С ним слишком хорошо и уютно. Ей так нельзя.
— Не пойдем. Уходи, волчонок… Дальше я сама.
Он словно не услышал. Снял с нее туфли, обхватил руками колени и начал покрывать их поцелуями, медленно, но верно поднимаясь выше. Она уже знала: его не остановить. Да ей и не хотелось его останавливать.
Хотелось зарываться пальцами в густые русые волосы, прижиматься к жаркому телу, вдавливать его в себя короткими сильными толчками — и пить, до умопомрачения.
Хотелось прислушиваться к тому, как горячо пульсирует кровь в его венах, и представлять, какой она могла бы быть на вкус. И впиваться страстным поцелуем в его шею, наслаждаясь тем, что он и не догадывается, о чем на самом деле она фантазирует…
А еще хотелось того, чего нельзя было хотеть: прильнуть к плечу, обнять, шептать на ухо глупости и нежности, не выпускать, оставить себе. Навсегда.
Нет. Нельзя. Все это не для нее. Это для какой-нибудь человеческой девушки, милой и нежной. Еще не уничтоженной и не превращенной в монстра.
— Уходи. Нам нельзя… Послушай…
Она не верила даже сама себе, а потому была совсем неубедительна. Он не останавливался, даже напротив — усилил напор. Поцелуи становились настойчивее, смелее, выше…
Ей понадобилось собрать все свои силы, чтобы голос звучал твердо.
— Прекрати. Я серьезно!
Если он снова «не услышит», она вышвырнет его за дверь как щенка! И у нее хватит на это сил — и физических, и моральных.
Но он услышал. Поднял голову и глядя прямо ей в глаза сказал:
— Я никуда не уйду, поняла? До тех пор, пока я тебе нужен, — никуда.
Что он вкладывал в это «нужен»? Пока у нее наручник? Или пока ей хочется шептать ему глупости?
Он подхватил ее на руки, и она спросила совсем не то, что собиралась.
— Почему?
— Потому что я тебе нужен. Я это понял еще тогда, в парке. Ты была такая беззащитная. Тебе до чертиков требовалась помощь.
А вот это уже смешно! Она в одиночку могла бы справиться со всеми маньяками этого города
— Я не беззащитная. И мне не нужна помощь. И твое сочувствие тоже ни к чему, — она оттолкнула его, — жалость — это не мое блюдо.