— Как можно это есть, не заливая? — спросила Джанин. — Саму лапшу или пакетик с приправами? Или и то и другое?
— Понятия не имею, Джанин, — нетерпеливо произнесла Изадора. — В службах здравоохранения увидели, в каком он состоянии, и позвонили его родителям. А затем отправили его в медицинский отпуск и положили в больницу.
— Психиатрическую? — уточнил Роберт Такахаси. — Боже мой.
За столом воцарилась почтительная, тревожная тишина, колеблющаяся, как воздух над свечами.
— Да, — сказала Изадора. — В ту самую, где лечились все эти поэты.
— Не в том смысле, что Деннис Бойд поэт. Едва ли, — добавила она, хотя особой необходимости в этом, по мнению Жюль, не было. — Но его отправили на самый север, в Новую Англию, потому что в Ратгерсе психиатр посмотрел Денниса и сказал его родителям, что там необыкновенно хорошее подростковое отделение. А еще и страховка покрывала лечение. Поправившись, он вернулся в Ратгерс и окончил его, пройдя дополнительные курсы и летнюю школу. У него не очень-то получалось, но ему дали диплом.
— А в какой больнице обычно лечились эти поэты? — спросила Жюль.
— Ты же знаешь. Знаменитая клиника на Беркшир-Хилс, — ответила Изадора.
— Лэнгтона Халла? — удивилась Жюль.
Деннис действительно лежал в психиатрической больнице Лэнгтона Халла в Белкнапе — том самом городке, где располагался «Лесной дух». Он много времени провел в этом городе через четыре года после того, как там жила она.
Под конец вечера Изадора подала эспрессо из кофемашины, которую ей купили родители, а она так толком и не разобралась, как с ней обращаться. Наконец она достала обещанный косяк, произнеся «погнали, чувачок» с так называемым ямайским акцентом, выдвинула подбородок над куриными кебабами, словно под неслышные звуки регги, и папироса пошла по кругу.
— Представьте себе, что я в такой затейливой вязаной растаманской шапке, убрала под нее все волосы, — воскликнула Изадора. — Вообразите, что я черная.
Жюль баловалась травкой в ранней юности, и ей на всю жизнь хватило. Вся эта шмаль в семидесятые годы истощила ее, и сама мысль о кайфе теперь ее раздражала. Она представила себе, что слишком много и громко разговаривает, общительна и даже чуть надоедлива, и от одной этой картины стало не по себе, так что она едва вдохнула дым, подозревая, что так же поступил и Роберт Такахаси, который, похоже, тоже предпочитал оставаться в здравом уме. Только Джанин с Изадорой присосались к большому косяку, как к соске, смеясь и отпуская свои непонятные шуточки о том, как раньше вместе работали в закусочной.