— Я знал, что семейная история у меня мрачная, — сказал он, когда они вошли в серый мрак заповедника для пингвинов. Эти мускулистые и решительные маленькие создания рассекали воду, как быстроходные катера, пока школьники стояли среди рыбного зловония и наблюдали, приникая руками, носами и разинутыми ртами к стеклянной стене. Казалось неправомерным не учиться больше самой, иметь возможность днем пойти с мужчиной в зоопарк или в постель. Деннис и Жюль держались поодаль. Он стоял, опустив руки в карманы, и сказал:
— Моя бабушка Лу, папина мама, никогда не выходила из дома — и ее папа, похоже, тоже. Бывая у нее, мы всякий раз как будто попадали в страшную темную комнату, где никто толком не разговаривал. Бабушка никогда нас ничем не угощала. Только печеньем, которое называлось «венскими пальчиками».
— Помню такое печенье.
— Ну да, но у тебя оно вряд ли было все поломанное, как у нее. Мы усаживались с тарелкой сломанных «венских пальчиков» перед нами, и название всегда меня пугало, как будто это человеческие пальцы, пальцы евреев. У бабушки вечно сквозил бытовой антисемитизм: евреи то, евреи се. Но не беспокойся, тебе не придется с ней встречаться, она умерла. Когда заходило солнце, кто-нибудь включал самую крошечную настольную лампу. Я дождаться не мог, когда же мы уйдем! Но никогда не связывал ничего такого с собой. Или даже с папой, который и впрямь малообщительный. Я просто думал, что он меня не любит, но дело было не в этом. Он по сути не вылечился от депрессии, так мне сказал мой психиатр в больнице. Но никто в моей семье ничего подобного не признает. Они против терапии. Их смутило происшедшее со мной. По-моему, они считают, что в колледже я расклеился, а вот если бы остался дома и работал с братьями в магазине, был бы в полном порядке.
Тогда Жюль вскользь упомянула, что знает о психиатрической больнице Лэнгтона Халла по своим летним поездкам в лагерь; она видела в центре города знак, указывающий дорогу, где расположена лечебница. Он, в свою очередь, сказал, что тоже знает о «Лесном духе», видел указатель на дороге в окрестностях Белкнапа. По его словам, он представлял себе, каково было бы отправиться вместо больницы туда. Да, и он, как выяснилось, тоже ел черничный пирог, когда группа пациентов гуляла по городу с одной из медсестер.
— Девочка из моего вигвама в «Лесном духе» однажды назвала его вкус сексуальным, — сказала Жюль.
— Ух ты.
— Тогда я этого толком не понимала.
— Я понимаю. Больше никогда такой вкуснятины не ел, — Деннис посмотрел на нее, впервые за весь разговор заглянул ей в глаза и в странном тусклом свете, рядом с плавающими и переваливающимися пингвинами и завороженными детьми, нагло заявил: