Савин с интересом разглядывал новоприбывшего. Они давно знали друг друга по научным статьям и по видеоконференциям, но встретились впервые. Тага-ев занимался теорией дифференциальных уравнений в частных производных, то есть был теоретиком и даже, скорее, математиком. Для практического приложения он мог выбрать любую область, но его почему-то интересовали геологические процессы в ледяных оболочках резонансных спутников. Савин очень удивился, когда увидел фамилию Тагаева в списке кандидатов в составе миссии «Гаруспик». Наивный человек! Где ему тягаться с ветеранами марсианских экспедиций? Он даже в Гренландии и в Антарктиде не побывал — в этих Мекке и Медине марсианских гляциологов. Вчерашний аспирант, автор нескольких любопытных статей; продолжит в том же духе — лет через десять станет авторитетом в своей области. А пока он Савину не конкурент.
И всё же Савин испытывал неловкость. Ему хотелось как-то поддержать Тагаева, и он рекомендовал его в состав очередной марсианской миссии. Но Тагаев на Марс не полетел. Это, видите ли, для него бесполезно, потому что марсианские льды тектонически не активны. Он остался на Земле и давал альтернативную интерпретацию наблюдений, которые Савин проводил на Европе. Они постоянно спорили, обмениваясь электронной почтой.
Планировалось, что «Понтифик», пролетая мимо Юпитера, забросит на базу биологов. Но, так как жизни на Европе до сих пор не нашли, вместо них отправили оборудование и ещё одного планетолога. Последнему пришлось вдобавок освоить космическую психологию: у команды «Гаруспика» возникли проблемы.
Савин не представлял Тагаева в роли психолога. У Валентина, кажется, отсутствовало чувство юмора. Ни разу на его памяти Тагаев не рассмеялся шутке, не сострил — последнее, впрочем, шло в плюс: в маленьких замкнутых коллективах не жалуют юмористов. Тагаев был исключительно уравновешен, даже в самых ожесточённых научных спорах он не выходил из себя. Савин же, внешне спокойный, подпускал в свои реплики всё больше яду и, когда набегала критическая масса, взрывался. Порой Савину казалось, что невозмутимость Тагаева объясняется равнодушием к науке — или, наоборот, запредельной уверенностью в собственной правоте.
Они так и не смогли друг друга переубедить, а поскольку оба были добросовестными учёными, о консенсусе речь не шла. Их могла рассудить лишь Европа.
— Рад, что вы приехали, Валентин Вадимович, — сказал Савин.
Тагаев стоял на пороге, рассматривая свою комнату. Точно такая же, как любая другая в жилом отсеке: стол, стул и кровать; стены под старину отделаны пластиком, светодиодные лампы равномерно освещают помещение. Впрочем, почему «под старину»? Подлинный интерьер середины века. Пока даже забавно, а надоест — можно сменить обстановку с помощью расширенной реальности.