Но он оскорбил ее своим «подарком» и нанес ей душевную рану сомнением в бескорыстности ее доброго отношения к нему. Ей требовалось время, чтобы эта боль стихла.
Сожалеть о случившемся было бессмысленно, однако надо было чем-то заглушить глубокое разочарование, захлестнувшее Мелисанду, а поскольку единственным известным ей лекарством была работа, она корпела над книгами, надеясь утопить свою горькую досаду в море чужих трагедий, произошедших настолько давно, что память о них сохранили только пожелтевшие страницы и выцветшие чернила.
Толку от такого самолечения было мало, но иного выхода Мелисанда не видела.
Вечером на третий день после рокового посещения центрального офиса компании Алекса Роубсона, когда Мелисанда пребывала в полном отчаянии, утратив даже всегда выручавший ее интерес к работе, в дверь кабинета постучали. Она вздрогнула, вернувшись к реальности, и в следующий миг дверь распахнулась, и в проеме возникла рука, сжимающая букетик маргариток.
Затем появился и сам Алекс Роубсон, пристыженный, но чрезвычайно привлекательный.
— Я не отважился сразу предстать перед вами целиком, — заявил он, обворожительно улыбнувшись. — Решил, что лучше лишиться одной руки, чем головы. Но теперь я перед вами, с букетиком цветов, за которые заплатил уличному торговцу всего несколько монет.
— Что вовсе не гарантирует вам безопасность! — парировала Мелисанда, вопреки желанию расплываясь в улыбке.
— Так я и предполагал! — Алекс наморщил лоб. — Но у меня в кармане белый носовой платок. Может быть, помахать им на всякий случай?
Мелисанда лихорадочно пыталась сообразить, почему она испытывает почти щенячий восторг из-за его появления. Ведь у нее нет никаких оснований доверять ему, а напротив, есть весомый довод в пользу того, что этого типа лучше забыть.
— Белый флаг выбрасывать не надо, но на вашем месте я бы оставалась начеку. Я готова отложить дробовик в сторону, если вы пожаловали с извинениями. Но имейте в виду, что оружие останется у меня под рукой в состоянии полной боевой готовности!
— Это вполне честно! — Алекс дружелюбно улыбнулся. — Я действительно пришел извиниться. Признаю, что вел себя довольно бесцеремонно, и смиренно прошу меня простить.
Он осторожно сел на стул, стоявший по другую сторону письменного стола и на приличном расстоянии от Мелисанды.
Она склонила голову набок и, собираясь с мыслями, окинула Алекса задумчивым взглядом.
— Допустим, что вы не хотели оскорбить меня своим подарком, — медленно произнесла она, не сводя глаз с его лица. Оно оставалось серьезным, и Мелисанда продолжила: — И все же я настаиваю, что после вашего замечания о человеческой алчности и жадности столь дорогую вещь дарить нельзя: в такой последовательности событий это воспринималось, хотели вы того или нет, как оскорбление.