Дошли наконец и до рынка. Поначалу все шло гладко: Маша придирчиво перебирает-выбирает, я с тяжкими вздохами укладываю все это в здоровенное лукошко, но потом она вдруг спохватилась:
– Диня! Погоди! А деньги? Почему ты все берешь и ни за что не платишь?
– Ну а какая разница? Никто ведь не возражает, еще и спасибо говорят.
– Нет, я так не могу! Давай все возвращать, это нечестно! Я бы сама, но у меня, как назло, ни одного кармана, ни одного рубля! Диня, это нехорошо! Я – ну очень против!
И вот ведь тоже… своего рода волшебство: буквально секунды назад я абсолютно ничего плохого не видел в своем коммунистическом подходе к чужой собственности, потому что я пожелал – и должно быть по-моему! Но после ее возмущенной тирады вдруг поддался Машиному влиянию, как до этого она моему, поддался и устыдился. А с другой стороны, людишки – кто они такие, чтобы мешать, сопротивляться, возмущаться, иметь собственное… Стоп, Кирпичик! Блин… я себя все еще по привычке называю во внутренних диалогах Кирпичом!.. Не важно сие, зато важно другое: почему это я их людишками зову, хотя сам с собою уже договаривался, что так не надо бы?.. Даже вроде бы как слово давал… Будь по Машиному капризу, она права.
– Не надо ничего возвращать, Машук, не будем суетиться, я им уже все незаметно подбросил, компенсировал с лихвой. А на дальнейшее деньги добудем, немедленно и праведно! Не с целью разбогатеть, но для наглядности расчетов!
Я присел на корточки на бетонном полу и костяшками пальцев постучал в мокрый пол. Вокруг нас мгновенно образовалось небольшое пустое пространство, метра два диаметром, благо это было на относительном просторе, а не в узких межприлавочных проходах. Люди по-прежнему сновали туда-сюда и нас с Машей равнодушно видели, но просто не переходили границы очерченного круга. Маша с любопытством наблюдала за моими манипуляциями, и я не глядя чувствовал ее предвкушающую улыбку.
– Здесь должен быть клад, заначенный в восемнадцатом веке пиратом Джеком Воробьем! И мы его сейчас… тук, тук, тук! Слышь, Сезам, типа открывайся, на фиг!
Сезам послушался: отъехала вбок наспех выдуманная секретная дверца, и наружу вылез, подталкиваемый невидимой пружиной, очень небольшой деревянный сундучок с железными скрепами; дерево, понятное дело, чуть схвачено тленом и плесенью, скрепы сплошь ржавые. Но не пачкаются, это я отдельно пожелал!
Замок лопнул, крышка засипела ржавыми плесневелыми голосами и открылась, а небольшое пространство сундучка, размером со шкатулку, оказалось сплошь занято денежными пачками – сторублевками (одна пачка), пятисотенными и тысячными, общею суммой шестьсот шестьдесят тысяч рублей. И поверх пачек – скромное платиновое кольцо с прозрачным, в разноцветные переливы камушком.