Заручившись от г. Дробышевскаго некоторыми необходимыми сведеніями, я поспешил на почту, чтобы отправить телеграммы и письма.
Захожу в почтовую контору и застаю там двух- трех чиновников в мундирах с белыми пуговицами и желтыми кантами.
— Могу я отправить телеграммы и заказныя письма?
— Телеграммы мы примем, но писем отправить сегодня нельзя.
— Следовательно—завтра?
— И завтра нельзя.
— В таком случае, когда же они пойдут?
— Послезавтра, во вторник.
— Ах, Боже мой! Что же мне делать? Это очень спешныя, важныя письма... Не можете ли вы сделать исключеніе — принять от меня эти письма сегодня же: я здесь проездом и через час уезжаю в уезд, в самую глушь, где, быть-может, целую неделю не встречу почтоваго отделенія.
Я вижу, как лицо чиновника, который вел со мной беседу, -начинает омрачаться.
— Нет, этого нельзя, — сухо говорит он, — сегодня нет пріема. Должен же быть и нам когда-нибудь праздник.
— О, разумеется! — соглашаюсь я. — Но будьте добры, войдите в мое положеніе. Раз вы уже здесь, так сказать на службе, на работе, то почему бы вам не принять от меня моих писем? Ведь это дело пяти минут.
Мои настоянія производят, повидимому, непріятное впечатленіе на чиновника.
— Странное дело,—с явным раздраженіем говорит он:—для всех людей на свете есть праздники, только для почтовых чиновников их нет... Но ведь почтовые чиновники такіе же люди... Для них также необходим отдых. Ведь ни один человек не может жить без отдыха.
Я охотно и вполне искренно соглашаюсь с своим собеседником. Конечно, он совершенно прав: человек не может жить без отдыха. Но... человек не может жить и без хлеба... А между тем, как многіе теперь не имеют этого хлеба! И даже сейчас, в этот великій праздник, когда самый последній бедняк старается чем-нибудь скрасить свое тяжелое существованіе, старается на последніе гроши приготовить себе какую-нибудь „пасху", какой-нибудь кулич или десяток красных яиц, — множество людей, истощенных, больных, здесь же, рядом с нами, рады корке чернаго хлеба без лебеды и жолудей...
И стоило мне сказать лишь несколько слов на эту тему, как выраженіе лица чиновника начало меняться.
— Так вы... стало-быть... по этому делу?... по голоду?—говорит он.
— Да, по этому делу... и эти письма, которыя вы не хотите принять от меня, также по этому самому делу—по голоду.
Я вижу, как хмурое, суровое выраженіе исчезает с лица моего собеседника. Он протягивает руку, берет мои письма, наклоняется к чиновнику, сидевшему за книгой, и что-то говорит ему. Тот кивает ему головой.