Я заметил, как присутствовавшіе при этом разговоре посетители поглядели на отважную барышню и многозначительно переглянулись между собой.
— Врачи констатировали чуму,—продолжал я.
— Да, я слышала.
Мне подумалось, что, быть-может, она недостаточно уяснила себе предстоящую ей огромную опасность.
— И вы... не боитесь?—спросил я.
Она отрицательно покачала головой.
— Должен же кто-нибудь помогать больным,— просто сказала она. И затем добавила:—особенно в такой болезни. — В этих немногих словах слышалось убежденіе, исходившее несомненно из глубины души.
Мы помолчали, — Да, это не то, что цынга, — еще раз попытался было я запугать смелую барышню.
Она как-то снисходительно улыбнулась и проговорила:
— Я знаю.—И тут же обратилась ко мне с просьбою передать председателю губернской управы о ея непременном желаніи отправиться на эпидемію.
Я обещал ей, при чем выразил уверенность, что просьба ея наверное будет удовлетворена, тем более, что желающих отправиться на чуму пока очень мало; между тем земство не может, конечно, не принять во вниманіе ея деятельности по борьбе с цынгой.
— Благодарю вас,—проговорила она, как нельзя более довольная, и протянула мне руку.
Лицо ея вдруг оживилось, светившееся в глазах грустное чувство исчезло, она кивнула мне головой и легкой, быстрой походкой направилась к выходу.
Помню, какими изумленными взглядами проводили молодую девушку присутствовавшія при этой сцене
разныя чуйки и поддевки, помню, как один из присутствовавших, покачав головой, сказал:
— Ну, и смелая же барышня!.. На редкость.... Чумы, вишь, и той не страшится...
— Храбрая! — убежденным тоном и с явным одобреніем произнес какой-то усатый пиджак, и многозначительно добавил:—Отважная барышня!..
Видимо, они и не подозревали о существованіи таких „храбрых" барышень, таких „смелых“ молодых людей, которые всегда готовы явиться на помощь народу в самыя трудныя и тяжелыя для него минуты и которые не остановятся ни перед какой жертвой, ни перед какой опасностью...
Печать, цензура и голод.
Из Сентемир мы переехали в западную часть Самарскаго уезда, где побывали в татарских селах Старыя и Новыя Тюгальбуги, населеніе которых особенно сильно страдало от голодовки и цынги. Затем мы снова вернулись в Ставропольскій уезд и посетили: Боровку, Абдулово или Среднюю Кандалу, Ертуганово, Чердаклы, Репьевку или Архангельское и целый ряд других сел и деревень, лежащих между этими пунктами.
Здесь мы повсюду встречали ту же жестокую, вопіющую нужду, особенно среди татарскаго населенія, встречали множество людей истощенных и обезсиленных цынгой. В цынготных больничках и в крестьянских избах нам постоянно приходилось наблюдать те же самыя сцены, которыя я уже описал в предыдущих главах.