— Принесла, — сухо ответила она. — Хоть бы ты помер скорее, Паша. Сил моих больше нет.
Мужчина злобно скривился и попытался демонстративно фыркнуть, при этом из беззубого рта его вылетели капельки слюны. Одна капля попала на рукав платья Турбиной. Вероника Матвеевна с нескрываемой брезгливостью отерла платье.
— Чё ты морду-то воротишь, чё воротишь, — запел Паша отвратительным блатным голоском. — Я вон какого парня тебе заделал, а ты теперь кривисси. Небось когда делала его, не брезговала.
— Заткнись, — грубо оборвала его старуха. — Скажи лучше, где ты в субботу был.
— А ты чего, приезжала, что ли? Не застала меня? Здесь я был, где ж мне быть-то, как не здесь. Ну, может, с мужиками в лесочке сидел, а так-то я всегда здесь, ты ж знаешь.
— Как я могу тебе верить, Паша, — устало вздохнула Вероника Матвеевна. — Ты же совесть свою давно пропил и мозги тоже. Скажи честно, ты это сделал?
— Что сделал? — непритворно удивился тот. — Ты о чем?
— Ты ездил в субботу в Москву?
— Да не ездил, сколько можно повторять. Чего прицепилась-то? В субботу же Валерка женился, да?
— Не женился он, Паша. И слава богу, что не женился.
— А чего так? Невеста из-под венца сбежала?
— Не твое дело. А только я так тебе скажу: внуков-уродов мне не надо. Пусть лучше никаких не будет, чем такие, как ты.
— Ой-ой-ой, — снова затянул Паша отвратительным голосом. — Какие мы нежные. Можно подумать. Сын-то вон какой ладный вышел, и внук получится не хуже. Себя-то вспомни! Ты, что ли, красавицей писаной была? Или, может, умницей-разумницей? Старой девой тебя взял, кому ты в сорок два года была нужна со своей рожей да кривыми ногами. А я был на двадцать лет моложе и здоровее на столько же. Если чего и есть в Валерке хорошего, так от меня, не от тебя же. Не зря на него такая девка позарилась.
— Какая такая? — вмиг осипшим голосом спросила Вероника Матвеевна. — Ты-то откуда знаешь, какая девка?
— Видал, — нагло ухмыльнулся Паша, снова выставляя напоказ редкие гнилые зубы. — Попка у нее — будь здоров. И сиськи ладненькие такие, ух, конфеточка! Сам бы ее…
— Паша, ты же мне обещал… Побойся бога… — забормотала Турбина. — Я и так все делаю, что ты просишь, деньги тебе ношу, только не трогай мальчика.
— Да что ты заладила — не трогай, не трогай. Мой сын. Захочу — и трону. Ты мне не указ, старая развалина. Мне о себе подумать тоже надо. Ты помрешь не сегодня завтра, кто меня содержать будет? Сын родной. Вот так-то.
Он откинулся на расшатанном ветхом стуле и самодовольно уставился на Веронику Матвеевну. Она с горечью смотрела на него и вспоминала тот злосчастный день, когда… А теперь она делает все возможное, чтобы сын никогда не узнал, какой у него отец. Она носит ему деньги, отказывая себе и Валерию в самом необходимом, отрывает жалкие крохи из и без того нищенского их бюджета и каждый день с ужасом ждет, что это испитое уголовное ничтожество явится к сыну. То, что он видел Элю, означает, что он все-таки подбирается к Валерику. И если сын женится на девушке из состоятельной семьи, этот страшный день придет: Павел не упустит своего. О господи, хоть бы он умер!