20
Я счастлив, поручая Салтыкову, сказал Государь, и надеюсь, что и служить, вдохновляемый тем же духом, как и до сих пор пером.
Александр милостив ко мне — не то, что Николай.
Я тоже милостив к Александру.
В портреты монарха, как недовольное дворянство, не стреляю, против тирании, обижающей первое в государстве сословие, рта не раскрываю, свободы, для спасения неволи, не требую.
Помазанник провозгласил реформу: чтобы провести ее необходимы новые люди; новые — значит честные и усердные; буду одним из них.
Так в конце концов исполнилась судьба, предназначенная мне еще в Лицее: сановник и слуга короны.
Но не слепая судьба.
И не кулаком царя, а его пальцами, формирующими новую жизнь отечества, стану теперь.
Тяжелый, из красного кирпича, пахнущий пылью и плесенью рязанский Кремль.
Раздвоенная борода старого служивого и медалей грозное позвякивание у ворот: а вам чего, ваше благородие?
Ваш вице-губернатор, Салтыков.
Салтыков, гроза провинции.
Ураган, сметающий бумажных людишек с липкими ладонями.
Сатрап.
Monsieur Салтыков считает, что он умнее всех.
Это предатель, поставить его перед tribunal d’honneur.
Тульское дворянство судило своих красных, самого князя Черкасского проучили, а мы, в Рязани, что мы?
А знаете, я ему попросту не кланяюсь.
Врешь, я сам видел, как ты согнулся до земли, это он тебе не ответил.
Меня назвали лжецом, прошу ожидать моих секундантов.
Перестаньте, милейшие, если начнет стреляться благонамеренное дворянство, мы этим только порадуем вице-Робеспьера.
Это про меня.
Вятские салоны со снисходительной улыбкой: наш Мирабо.
В Рязани я вице-Робеспьер.
Но вице-Робеспьер не произносит речей, не утверждает законов, не командует гильотиной на площади.
Вице-Робеспьер вязнет.
Не пальцами, формирующими жизнь, но судорожно разгребающими бумаги.
За месяц две тысячи не рассмотренных.
Пьяный семинарист, главная сила учреждения: знает, когда ять и в каком месте запятая.
Что вы тут написали, ну скажите, что вы тут написали.
Бэ, мэ, ваше превосходительство.
Содержание, содержание, я спрашиваю про содержание бумаги, вы составили и сами не понимаете.
Бэ, мэ.
А, к черту.
Бумаги на стол, писаке в лицо, по полу змеей вьются четвертушки, дверь с треском настежь, бэ, мэ, ваше превосходительство.
Дураки, Боже мой, что за дураки, а впрочем слава тебе, что ты их создал такими, если бы они были поумнее, растащили бы всю губернию.
Вязну в бумагах, в пыли, во фразах без смысла и связи, в улыбочках за спиной, в наступающем при моем приближении молчании, лести одних, дерзостях других, тупости чиновников, ожесточенном сопротивлении дворянства, безнадежно вязну.