— Ненавижу, ненавижу, — твердила я позже, когда сумела вырваться из дома. Сидела в высокой траве на полянке, размазывала слёзы по щекам, и боялась возвращаться в дом.
С того утра наши отношения изменились. Я старалась держаться от Гриши на расстоянии, лишних вопросов не задавала и по большей части отмалчивалась и отводила взгляд. Каждый раз, когда он обращал на меня своё внимание, мне чудилась опасность, казалось, что он схватит меня и кинет на постель, а я даже достойного сопротивления оказать не смогу. Что я могу сделать со здоровым мужиком? Особенно злым и возбуждённым? То, что он меня хочет, стало очевидным. Уж не знаю, инстинкт ли сработал, или он назло Поляку хотел переспать со мной, лично для меня никакой разницы не было. Я начала его бояться, сильнее, чем в первый день, оказавшись здесь. Тогда он мне казался опасным психопатом, а сейчас превратился в потенциального насильника. Истерические рыдания комом в горле вставали каждый раз, когда он оказывался ко мне в опасной близости. Думаю, он видел и понимал моё состояние, но особого раскаяния или попытки загладить свою вину, я в нём не наблюдала. Что ещё больше убедило меня в том, что Гришка настоящий мерзавец.
Через день приехал Смурной, один, без напарника. И даже в дом не вошёл. Я наблюдала за ним в окно, как он к Грише подошёл, как они руки друг другу жали, а потом отошли к отремонтированной ограде и начали разговор. Из дома я услышать ничего не могла, и злилась поэтому. Судя по лицам, обсуждали они что-то серьёзное, Смурной махал руками и что-то Грише доказывал, а тот только ухмылялся в сторону. Из дома я всё-таки вышла, обежала его и замерла за углом, привалившись к стеночке. Можно было, конечно, подобраться поближе, прошмыгнув за кустами, но рисковать не хотелось. К тому же, мужчины к тому моменту перешли на повышенные тона, и я многое отсюда слышала.
— А я говорил, что перемудрили, — зло выговаривал Смурной, возмущаясь. — А кое-кому неймётся, всё в игры играем. На хрена мне эти игры? Пристрелить его надо было, вот и вся недолга!
— Успеется, — отозвался Гриша.
— Серьёзно? Ты созрел, как я понимаю?
— Ну, за такие-то бабки… Что он мне, родной?
— А ты сможешь? — вроде бы усомнился Смурной. — Поляк свою армию до зубов вооружил.
— Дело не в армии, Антох, дело в моём желании. А оно крепнет с каждым днём, — Гриша проговорил это с какой-то особой ненавистью, у меня даже сердце ёкнуло.
— Во-от, — взвыл его дружок. — Я тебе когда об этом говорил? А ты всю плешь мне проел!..
— Ладно, заткнись.
— Да заткнусь я. Делать-то что?