Полк обогнул лесок на холме и, развернувшись в боевую линию, приготовился к атаке. Перед танками лежала унылая пустошь, поросшая чахлым кустарником, которую чуть-чуть оживляли молодые елочки и светло-зеленые папахи можжевельника. За пустошью было поле, а за полем — село. Сквозь кустарник оно не проглядывалось. Но Саня знал, что там село, а в селе — немцы.
Впереди Саниной самоходки стоял танк Героя Советского Союза Доронина. Малешкин решил двигаться за ним. Это решение Саню и успокоило, и ободрило. Десантники, сбившись в кучу, жались друг к другу, курили, передавая из рук в руки цигарку. Из люка высунулся Домешек, посмотрел на них и, увидев маленького солдата, подмигнул:
— Ну как, Громыхало из Подмышек, боишься?
Громыхало застеснялся, вытер рукавицей нос.
— Немножко трясеть, товарищ сержант.
— Не дрейфь, Громыхало. Помни: как начнут фрицы лупить — сигай с машины в снег и зарывайся с головой.
— Как тятерка? — спросил Громыхало.
— Во-во, как тетерев-косач.
Подбодрив Громыхалу, наводчик взгромоздился на свой стульчак и прилип глазом к прицелу.
— Прицел обычный — восемьсот? — спросил он.
— На прямой, — ответил Малешкин.
Рация работала на прием. Саня включил внутрипереговорное устройство, проверил. Оно тоже работало отлично.
«Когда стоим, все как часы работает. А как поедем, сразу расстроится. Почему это так получается?» — спросил себя Саня, но ответить не успел: помешал голос комбата.
Беззубцев приказал приготовиться и по сигналу красной ракеты — вперед.
— Повторите, как меня поняли, — потребовал комбат.
— По сигналу красной ракеты — вперед, — отчеканил Саня.
Через минуту Беззубцев опять вызвал Малешкина и строго спросил, почему он не отвечает. Саня взглянул на рацию и обомлел. Разговаривая с командиром, он позабыл перевести рычаг на «передача». Он включил передатчик и доложил, что команду понял хорошо, а в первый раз не ответил потому, что забыл перевести рычажок, на что комбат укоризненно сказал:
— Как же ты, шляпа, со мной во время боя будешь держать связь, когда на исходной не можешь…
Этот глупый, досадный промах испортил ему боевое настроение. Малешкин приказал экипажу приготовиться к атаке: заряжающему зарядить пушку, десанту внимательно следить, когда взлетит красная ракета, а сам уткнулся в панораму.
Осип Бянкин открыл затвор, вытащил из гнезда бронебойный заряд, пошувыкал его, как ребенка, и со словами «пошел, милый» загнал в патронник. Затвор с лязгом закрыл ствол пушки.
— Пушка заряжена, — предупредил Бянкин наводчика.
Малешкин не отрывался от панорамы. Прошло еще пять минут, а сигнала к атаке все не было. «Чего стоим, чего стоим?» — шептал Саня. Мелькнула мысль, что в панораму он может и не заметить красной ракеты, а десантники ее прозевают.