Он оглядел ее с ног до головы и, видимо, остался доволен. Он поднял брови, когда взгляд его упал ей на грудь, теперь он проснулся, его глаза ожили, это было ясно как день.
— А вы красивы. Аж дух захватывает. Теперь я вспомнил. Вы фотограф. Щелк, щелк. Ну проходите. Давайте я вам помогу. Но прежде, прежде…
Он смачно поцеловал ее пальцы.
— Боже, как же я мог забыть? — сокрушался он, качая головой.
Он взял две сумки и пошел впереди нее по длинному коридору, увешанному балетными снимками в дорогих оправах, изображающих его гастроли по всему миру. Дженнифер, изумленная, следовала за ним, чувствуя себя настолько беспомощной, что из простого чувства самозащиты остановилась, поставила вещи на пол и достала свой «Никон». Настроив фотоаппарат, она засняла Юрия Москового в тот момент, когда он ставил сумки посреди комнаты.
Услышав щелчок, он обернулся:
— What are you doing? — закричал он с сильным русским акцентом.
Она была так поражена, что начала заикаться:
— Я… я думала, может быть, кадр скрытой камерой. Чтобы вработаться, — неуверенно добавила она.
— Никаких скрытых камер, — от возмущения он перешел на русский. Несмотря на растерянность, Дженнифер владела собой. Ей уже не раз приходилось иметь дело с эксцентричными звездами, но такое она видела впервые.
— Не кричите на меня, — проговорила она тихо, но настойчиво. — Извините, если я напугала вас.
Он помотал головой, как бы приходя в себя. Его густые брови выгнулись дугой, мясистый нос нервно подрагивал. Потом он осклабился:
— Извините, мисс Сорел. У нас камера — это оружие. Скрытую съемку ведут спецслужбы. Я действовал инстинктивно.
— Я здесь, чтобы сделать фотографии для вашей книги о том, как вы сбежали из России. Я Дженнифер Сорел.
— Вы уже говорили.
— Кажется, не помешает вам это напомнить.
Он выдохнул с облегчением:
— Вы сильная женщина.
— Я такая, какой приходится быть. И это мне нравится.
— Вам нравится снимать русских грубиянов, только что пробудившихся от сладких грез о царизме и ведущих себя с вами по-хамски?
— Вы — Юрий Московой, — напомнила она ему, как секунду назад напоминала себе.
— Это значит, что вы готовы терпеть мой дурной нрав?
Его нижняя губа отвисла, он бросился на неубранную кровать под канделябром. Растянувшись на кровати, он скрестил ноги и нахально смотрел на нее. «Русский Мик Джаггер», — подумала она.
Она осторожно взглянула на него. Он улыбался, растянувшись на простынях. Нет, это не улыбка, решила она; вовсе не улыбка, это сладострастная ухмылка.
— Вы не готовы к съемке. Может быть, мне прийти попозже, когда вы позавтракаете?