— Я говорил, — вздохнул он, — но это не помогло. К тому же, почему у нас считается нормой говорить с посторонними людьми? Кто сказал, что от них толка больше?
— Просто, как видно, я с этим не справляюсь, — объяснил он, испытывая вину за беспомощность и несостоятельность в подобном деле.
— Справляешься, — уверил Давид, — и поверь, лучше любого другого, — не слишком-то хотел признаться он, но это чистая правда. Без поддержки Кабано, ему пришлось бы туго.
— Я этого не заметил. Ты стал невыносимым!
— Просто, мне нравиться тебя доводить, — нисколько не раздумал над ответом он, сменив своё несчастное выражение лица, ныне подходившее для среднестатистического человека, отдыхавшего в чудесном уголке Франции.
— У тебя, получается, — немного повеселел Кабано. — И я всегда замечу, если тебя, вдруг не окажется рядом. Кроме тебя…
— Хватит уже говорить об этом, а то я заплачу, — разошёлся парень, почувствовав себя неловко из-за излишней сентиментальности, которую брат крайне редко демонстрировал по отношению к окружающим.
— Просто, не нужно отдаляться. Нам обоим ни к чему становиться чужими друг другу.
— Ладно, ладно, — встал с кресла Давид. — Иди уже на стадион. Может, ещё успеешь увидеть что-нибудь интересное.
— А ты?
— Попытаю удачу. Гостей много. Может, познакомлюсь с кем-нибудь! — ободряюще сказал он, отправляя брата, чтобы тот не мешался под ногами.
— Я помогу, если хочешь! — предложил помощь Кабано, ведь только отыскав подходящую половинку для брата, он сможет спать спокойно, не волнуясь о его состоянии, пугавшем всё сильнее день ото дня.
— Спятил! — побелел Давид. — Только всё испортишь. Давай, иди отсюда. Не путайся под ногами и не отпугивай людей, — наотрез отказался он.
— Хорошо, — не стал спорить Цезарь, но, не успев далеко отойти, вернулся обратно и приобнял брата, чего тот не ожидал, не зная, что на него нашло. — Запомни, я всегда приду на помощь, где бы ты ни был, потому что мы…
— Братья, — прошептал Давид и тоже обнял его, решив, что иногда семейные ценности стимулируют избавиться от время от времени приходившей депрессии. — А теперь иди, а то отпугнёшь всех возможных парней. Подумают ещё, я занят тобой.
Ничего не сказав, Кабано, как погибший возлюбленный брата, почесал его за левым ухом, напомнив тому о лучших моментах жизни, и отправился обратно на стадион, почувствовав, что не всё так плохо, как он себе представлял.
Давид ещё какое-то время стоял с закрытыми глазами, представляя свою вторую половинку, без которой до сих пор не обходился ни один сон. В такие мгновения, он уже не мог заставить себя перестать думать о потерянном. И, не смотря на боль, отдававшую после каждого воспоминания во всём теле, он не жалел, что снова видел перед собой Сергея, говорил с ним, касался, чувствовал, как и прежде, его присутствие, словно он рядом, а не где-то там. Это придавало сил, заставляя двигаться дальше, преодолевая тяготы и лишения новой жизни, в которой уже нет Сергея, и никогда не будет.