Новик (Гордон-Off) - страница 76

  - Да, не переживай, барин! Сейчас с дорожки чаю попьём, а сами будем на небо поглядывать. Не волнуйся. У меня глаз дальний, увидим. Тут рыбы много, две, а может и три семьи тут кормиться должны, ещё до вечера увидим, ежли свезёт, и к гнезду нас выведут. Не суди, но я ведь специально за рыбоедом никогда не смотрел, так, мимоходом примечал из любопытства...

  Уже зашипел, собираясь кипеть котелок над костерком в ямке, наши котомки у кучи свежего лапника, где к двум берёзкам привязанный тент из плотной холстины обозначил спальное место, и всё это стремительно, но без суеты и лишних движений. Чай на травах и брусничных листьях, что здесь оказывается редкость громадная, со смятыми в пути до вида полной непрезентабельности пирогами с солоноватым творогом и мёдовым ароматом, вкус непередаваемый. Скопу увидели не мы, а словно изредка поглядывающий Тимофей. Буквально в кабельтове над камышами деловито тащила извивающуюся полукилограммовую тонкую щучку чёрно-белая птица. С подсвеченного уже низким солнцем силуэта мы не сводили глаз, и удалось хорошо высмотреть цель её полёта, даже гнездо на сломанной старой осине в бинокль разглядели. На мой порыв пойти уже сейчас, мне резонно предложено было посмотреть ещё, вдруг и другое гнездо углядим, а первое никуда не убежит. Уже перед самым закатом нам повезло увидеть второго рыбоеда, который показал нам и второе гнездо на островке, куда без лодки добраться шансов не было. И, тем не менее, под комариный звон мы устраивались спать удовлетворённые и обрадованные своей удачей, ведь могло случиться, что наблюдать пришлось бы несколько дней, а может ещё и место менять, о чём меня лесовик заранее предупреждал.

  Разбудил нас запах запекаемой зайчатины, Тимофей с утра успел добыть, а теперь колдовал у костерка. Не смотря, на зудящее искусанное лицо и руки, утренние процедуры в ледяном прозрачном роднике у подножия нашего бугра, и предвкушение сытного завтрака в уже наливающемся жаром солнечном утре, радовали и бодрили. А когда, после быстрых сборов мы подошли к известной нам осине, мы Тимофея сумели сильно удивить, когда ему было велено ближе не идти, и последние метров сто мы пошли сами. На подходе к гнезду, где уже почувствовала троих птенцов и одного из родителей, последний как раз заволновался, но контакт возник, и удалось его успокоить немного. Сильно давить нельзя, ведь недолго оглушить и последствия могут быть неприятными, поэтому, только предпосылая волны дружелюбия, и чуть отводя от себя внимание, неспешно приближаемся. Уже у самого гнезда, чуть всё не испортила, почему-то, кажется, что это была мамаша, только настоящая женщина могла затеять такой скандал. Сначала сверху рядом с нами, едва не на голову шлёпнулся окунь граммов на триста, а следом с неба с визгливым клёкотом явилась пернатая гостья, что сбило наш контакт, и заволновался взрослый в гнезде. Хоть плюйте в меня, но напоминало это поднятый визг, когда вернувшаяся из магазина супруга застукала мужа с приятелями и с уже налитыми стаканами. Пикирующая разъярённая фурия, имеющая по четыре длинных жутковато изогнутых острых когтя модели 'ПРОЩАЙТЕ ГЛАЗКИ' каждый, это переживания не для воспоминаний в старости у камина. Ничего умнее, как пульнуть в неё на третьем заходе волной ужаса, в голову не пришло, "Жуть" - выдохнул рядом Николай, словно споткнувшаяся в воздухе скандалистка метнулась в сторону, и обиженно поклекотывая села на ветку в полусотне метров. А мне пришлось срочно успокаивать взбаламученных обитателей гнезда, хорошо, что волна страха их не задела. Взгромоздясь на толстую неустойчивую ветку, а из детства помню, какие ненадёжно ломкие сучья у осин, моя голова поднялась над кучей сваленных веточек и сучьев, у местных дизайнеров именуемую гнездом, едва на аршин*. Имеющийся родитель встопорщил перья на затылке, приподнял крылья и, раскрыв убедительный чёрный клюв, как-то обиженно клекотнул, из под него высунулись и уставились на меня, идеально круглые оранжевые глазёнки на нелепых угловатых едва прикрытых пухом головёнках. Оно и понятно, ведь я им всё время посылала отчуждение, так, что наше явление противоречило укладу вещей, а волны дружелюбия не позволяют на нас кинуться, словом, обидно и непонятно, но вроде не страшно. Тем временем родитель, всё не отпускает ощущение, что это папаша, ну, по-другому бы себя мать вела, не опуская крыльев и не сводя с меня пронзительных жёлтых глаз, встал и чуть отступил, а прагматичные чадушки со всей готовностью с писком распахнули в мою сторону три клюва. Вот как у них так получается, что за миг на месте головы возникает распахнутый зев по площади больше головы в полтора раза? Но затягивать не стоит, и я уже зондировала своим щупом всех троих. Хоть, ещё в пути был разговор с Тимофеем, и он советовал без вариантов брать самого крупного и активного птенца, что после удаления лишнего рта самого хилого быстро докормят, и он может ещё и обгонит бывшего крепыша. Но, мне глянулся самый маленький, вернее почувствовала я от него, какой-то родственный отклик, словом, тихонько положила на край гнезда старый волчий треух специально для этих целей выделенный мне Тимофеем. Возникла тягостная пауза, ведь желательно, что бы птенец сам перелез в шапку, без резких движений с моей стороны, а как ему это объяснить, кто бы ещё присоветовал. Мои позитивные эмоциональные посылы хоть и успокаивают, но к нужным действиям никак не ведут. Я буквально физически ощущаю, что даже подкреплённая мной магически ветка под ногами на грани и готова проявить всю свою противную ломкую суть, папаня весь растопорщенный изображает эмблему "Монтаны"**, мелкота не получив ничего в разинутые дырочки их захлопнула и попискивает серой пушистой кучкой. Не знаю, чем бы всё кончилось, но тут на сцену вступила успевшая успокоиться дама, плавно без шума спланировала на дальний от нас край гнезда, деловито и сердито клёкнула на муженька, потом наклонив голову посмотрела нам в глаза, я старательно метнула ей, дескать мы такие хорошие и родные, "просто случайно мимо проходили". Не, знаю, что тут сыграло свою роль, лично я остаюсь в уверенности, что помогла пластичность женской психики и врождённый прагматизм, ещё раз глянув на меня, она безошибочно, а может просто самого мелкого, которого не так жалко, стала подталкивать глянувшегося нам птенца к треуху. И мне показалось, что с тоскливым вздохом малыш плюхнулся внутрь, а мамаша сделала вид, что проинспектированное вместилище для птенца её устроило, папаня всё время стоял сбоку с неподвижной невозмутимостью киношного индейского вождя. Ещё не веря случившемуся, мы тихонько прикрыли нашего малыша меховым клапаном, и стянули треух к себе. Как нам удалось спуститься с этой осины и не сверзиться, не знаю, без чуда не обошлось, мы, подобрав внизу окуня, пошли к ожидавшему нас Тимофею, ощущая в треухе тихие движения нашего приобретения. Там Тимофей обрадовался рыбке, перехватил её, ловко взрезал кожу и стал срезать филе с хребта, а мы маленькими кусочками вкладывать его в распахнутый попискивающий клюв. Пара последних кусочков, похоже, уже не лезли, но малыш проявил упорство и мужество, проглотил и их, после чего закопошился, устраиваясь на отдых. В хорошо видимом с нашего места гнезде после короткой бурной разборки, похоже, папаня получил жесткий пинок, и улетел за питанием, которое к нашему удивлению притащил ещё до нашего ухода, и тут же был выпнут продолжать подвиги кормильца и добытчика, удивительная схожесть с некоторыми моментами людского социума. А Тимофей на меня поглядывал с нотками едва скрываемого уважения и пиетета, проникся, видимо прекрасно себе представляет, во что может вылиться попытка, среди дня в наглую пытаться изъять птенца из гнезда. Но при этом, не теряя головы, уже успокоил, а нам как-то в голову не пришло, дескать, он уже присмотрел пень с личинками, а сейчас по пути срежет орешину для уды, так, что через пару часов мы с рыбкой будем, всем хватит. К вечеру, три раза успели покормить птенца, когда поспела ушица и для нас. Никаких томатов, стопочек водки и даже без лаврушки, со всего лишь парой картофелин и луковицей, а такой вкусной ухи мне едать не приходилось. К следующему вечеру, наконец, улеглись ажиотаж и эйфория от появления малыша. Прекрасно помню своё первое возвращение из роддома, к счастью, хоть молоко было и хватало, но всё не так и не с руки, за несколько дней в послеродовой палате как-то уже привыкнуть успела, а тут с нуля, и Пашка с видом зачуханного солдатика первых месяцев службы с непроходящим офонарением в круглых выпученных глазах. А вот фигли, вам! Не рожал, хоть так приобщитесь... Наутро Тимофей мимоходом поинтересовался, почему мы самочку выбрали? Ой, святая душа! Очень у нас там выбор был, как вышло, так и вышло, в смысле, чего дали, тому и рады. Как он признал пол птенца, сие разуму не подвластно, а когда наутро мы разбирались с результатами прошедшей ночи и малышка попробовала требовательно клёкнуть, она и стала Клеопатрой, в миру - Клёпой. А разбирали мы то, что, когда укладывались, что бы малышка не замёрзла, она была помещена под одеяло с перевёрнутым треухом нам на грудь, а утром она нашла себе место на шее, деловито засунув нос в бороду. Но кроме этого на нас старательно покакали или пописали, у птиц отличить одно от другого сложно, если вообще отличается, так, что предусмотрительно выданная мне перед выходом в лес рубаха из плотной холщовой домовины*** и стёганая жилетка у ворота были, скажем, испачканы. Одёжку мы сходили постирать на родник, а вот Клёпа выдала очередной фортель. Оказывается, мы страшные чистюли и упрямицы, поэтому присаживаться на испачканную тряпочку в треухе мы не станем, и ещё кроме писка и клёкота, в возмущении мы даже шипеть умеем. А уж волны возмущения, которые она на меня обрушила, поверьте, это что-то. Тряпочки у нас были, но всего пара штук, и снова выручил Тимофей, он притащил сухого сфагнума****, которым выстелили импровизированное гнездо и на нашей полянке наступили мир и благополучие.