Выщелкнув один патрон из запасного магазина бондовского пистолета, осмотрел его. Патроны оказались от браунинга, семь шестьдесят пять. У меня таких в запасе не было, так что всего четырнадцать патронов в наличии.
Закончив с обыском, я отсел в сторону и стал перекладывать трофеи в котомке, достав планшет погибшего политрука. Кроме карты, откровенно плохонькой, без обозначений, нашёл банку тушёнки, пару сухарей и три коробки с плёнкой для фотоаппарата. Его я осмотрел и проверил. Плёнка внутри была, сделано всего три кадра. Я в прошлой жизни, когда учился в школе, ходил в фотокружок. Мне отец фотоаппарат подарил тогда, хороший, «Киев», так что с «лейкой» я разобрался быстро. Убрав всё обратно в котомку, встал и сделал два снимка лежавшего летуна, причём так, чтобы попадали в кадр лайки. Волк лежал рядом с телом, глядя на меня мудрым взглядом, так что кадр получился отличный. Потом я подошёл и пнул по раненой руке немца. Тот, застонав, очнулся и сел, накрыв рану ладонью другой руки, хмуро осматриваясь. Не дав ему прикинуть свои шансы, подняв, погнал обратно на дорогу. Пришлось обойти цепь красноармейцев, выходя им в тыл, так что не обнаружили.
Над дорогой стоял вой. Погибших много, детей не один десяток. Что сделать с этим белобрысым немцем лет двадцати пяти, я ещё задумал, когда тот покинул свою подбитую машину. Оставлять в живых этого нелюдя, что с презрительной гримасой смотрел на выживших, не хочу. Я решил отдать его тем, кто потерял родных и детей. Где-то читал о подобном. Не помню где, но это отличная идея.
Когда мы вышли на дорогу, я, осмотревшись, выстрелил из винтовки в воздух, привлекая к себе внимание и вскочил на перевёрнутую телегу.
– Товарищи! – Голос мой немного срывался, я волновался, эмоции так и переполняли. – Это один из тех немецких лётчиков, что только что расстреливал вас. Он был подбит и выпрыгнул. Я привёл его на ваш суд, на народный суд!..
Немец заподозрил неладное, когда вокруг него стал собираться, уплотняясь, народ, причём с таким выражением лиц, что в их намерениях мог бы разобраться любой. А я говорил и говорил. Сообщил, что знаю немного немецкий и уже пообщался со взятым немцем. Им был приказ специально уничтожать беженцев. Мол, требуется освободить земли, чтобы заселить сюда своих, семьи. Когда я это произнёс, толпа, как один, колыхнулась к немцу. Тот, визжа, попытался укрыться за телегой. Но его вытащили, сомкнулись над ним. Визг перерос в вой, который быстро захлебнулся, как-то нехорошо захлебнулся, будто ему горло порвали. Все, кто был в стороне, пытались протиснуться, чтобы хотя бы ногтями дотянуться и впиться в ненавистное арийское тело. Армейцев тут хватало, но ни один не вмешался и не отбил немца, у некоторых на лице было полное одобрение моих действий.