Я задумалась.
— Конечно, я чувствую искушение, но умом понимаю, что это оно, и в большинстве случаев могу как бы раздавить дурное побуждение еще до того, как оно успеет оформиться. Стараюсь во всем следовать правилам — они ведь предназначены для нашей защиты. Что-то кажется привлекательным, но последствия опасны. — Я помолчала. — Похоже, это объяснение хромает на обе ноги — тебе так не кажется?
— Нет. Просто… очень это все удивительно. И значит, ты ни разу сознательно не согрешила?
— Я не послушалась Патти, когда она мне сказала держаться от тебя подальше.
— Верно, помню. То есть, только раз?
— Был и еще один случай…
Вспомнив о двух девочках в туалете, я осеклась и побледнела.
— Да? Продолжай, — настаивал Каидан.
Он смотрел на дорогу, но в голосе сквозило волнение. Я вытерла о шорты вспотевшие ладони.
— Тем вечером, когда мы впервые встретились, я типа… нет, не типа, а прямо сказала неправду. Нарочно.
Думаю, он сдерживался, чтобы не улыбнуться.
— Мне?
— Нет. О тебе.
Тут его невероятная улыбка с прищуром в уголках глаз вырвалась на волю, а у меня запылали щеки.
— Продолжай же, прошу тебя.
— Там в туалете были две девочки, они разговаривали о тебе. И почему-то — сама не знаю почему, тут же очень огорчилась, что так сделала, — я им сказала… что у тебя гонорея.
Я закрыла лицо руками, а Каидан расхохотался, да так, что я испугалась, не съедет ли он, чего доброго, с дороги.
Конечно, это было в каком-то смысле смешно — ведь в реальности он не мог ничем заболеть, даже после контакта с зараженным человеком. Я тоже захихикала — в основном от облегчения, что он не обиделся.
— На самом-то деле, — произнес он сквозь хохот, — мне было интересно, расскажешь ты мне это когда-нибудь или нет.
Ой! Конечно же, он слушал тот разговор! Чувствуя громадное облегчение, я засмеялась сильнее, и дальше мы оба хохотали и хохотали, пока полностью не выдохлись. Это был хороший смех — очищающий душу, неудержимый, перегибающий пополам.
Через несколько минут мы прервались перевести дух, а потом веселье возобновилось с прежней силой. Когда оно, наконец, иссякло, я вытерла глаза и спросила:
— Так значит, ты меня прощаешь?
— Ну, да. Обо мне и худшие вещи говорили.
Мы проехали мимо щита с рекламой джина, я подумала о Джее и спросила:
— Помнишь, ты рассказывал, что повелители умеют убеждать? А у нас есть такая способность?
— Мы называем ее влиянием. Нет, у нас влияния нет, оно только у повелителей. А почему ты спросила?
— Было несколько случаев, когда я пробовала внушить Джею, чтобы он не пил, и у меня, кажется, получалось. Но я не уверена.