Заскрежетали, открываясь, тяжелые металлические двери, послышался лязг цепей. Я обмерла, боясь, что мне сейчас станет дурно. Гуськом вошли, держа перед собой руки в наручниках и волоча ножные кандалы, заключенные в оранжевых трикотажных робах. Посетители стали вытягивать шеи, высматривая своих.
Я сразу же узнала отца с его гладко обритой головой, и сердце гулко застучало в ушах. Темно-русая бородка, которая в день моего рождения была совсем маленькой, отросла, и в ней появилась проседь. Значок на груди сиял насыщенным темно-желтым светом. А потом я увидела его глаза и поняла, что помню их — маленькие, светло-карие, с загнутыми вниз уголками, такие же, как мои собственные.
Наши взгляды встретились, и пока охранник вел его ко мне, мы смотрели друг на друга, не отрываясь. Я читала в глазах отца участие и надежду, а вовсе не злобу, которой так боялась, и к тому моменту, как он подошел, с меня осыпались последние остатки гнева.
Теперь он стоял прямо передо мной, по другую сторону стола. Я тоже поднялась, и у нас обоих синхронно навернулись слезы. Может быть, мои глаза на мокром месте — его наследственность.
Охранник освободил отца от наручников, а лодыжки оставил скованными, и мы протянули друг другу руки поверх стола. Ладони отца были теплыми и шершавыми, мои — холодными от волнения, но уже теплели.
— Присаживайся, Лагре, — сказал охранник, и мы оба сели, ни на мгновение не спуская друг с друга глаз. Охранник отошел.
— Не верится, что ты здесь, — сказал отец тем самым хриплым и резким голосом, который запечатлелся у меня в памяти. — Я написал тебе столько писем за эти годы, но ни одного не отправил. Слишком опасно. И потом… я хотел, чтобы у тебя был шанс на нормальную жизнь.
— Его, — сказала я как можно мягче, — не было с самого начала.
Отец кивнул и втянул носом воздух. Он выглядел жестким, опасным человеком.
— Вероятно, ты права. Я надеялся, что монашка расскажет тебе все, что надо, когда придет время.
— Ты о сестре Рут? Я с ней еще не виделась. Она поговорила с моей приемной матерью.
— С тобой хорошо обращались? Те, кто тебя воспитывал?
Я была потрясена таким очевидным проявлением открытости и чуткости по отношению ко мне.
— Да, только это всего один человек, женщина. Ее зовут Патти. И она настолько близка к ангелу, насколько это вообще возможно для человека. Ни на мгновение я не оставалась без любви.
Отец немного успокоился, опустил плечи, но в глазах все еще стояли слезы.
— Это хорошо. Как раз то, на что я надеялся. О чем рассказала ей сестра Рут?
— О том, что вы любили друг друга — ты и моя мать.