— Мне ты можешь сказать.
Он пробурчал что-то недовольное по поводу моих интонаций психолога, а затем ворота шлюза раскрылись, и в них хлынул поток.
— Как ни неприятно мне это признать, мы с ней во многом похожи. И она, и я очень рано, задолго до остальных поняли, чего от нас ждут, и нам стало любопытно. Мы занялись чем-то вроде экспериментов друг с другом — ничего серьезного, детские шалости. Однажды, когда мне было восемь, а Джинджер девять, ее няня застала нас вдвоем. Она рассказала нашим отцам. Те, естественно, решили, что это страшно забавно. Позже — мне было двенадцать — отец поехал со мной на год в Италию. А двойняшкам тогда же исполнилось тринадцать — в тот год они начали работать. И вернувшись в Англию, я не узнал Джинджер. Она стала совершенно другим человеком — жестким, требовательным и злобно защищающим Марну. Это был знак будущих перемен и во мне тоже. С тех пор мы ни разу не вернулись к прежнему. Оказалось, что мне проще с ней не разговаривать. И вообще ни с кем не разговаривать.
Он оборвал связь с ней. Он это умел. Но такой опыт в детстве должен был быть еще более болезненным.
— Может быть, она считала себя твоей девочкой.
— Мне все равно было не до того. У меня тогда все менялось, я больше не думал о Джинджер как о ребенке. Пути назад не было. Еще год спустя к нашей компании присоединился Блейк, и он сразу же увлекся Джинджер. А ей льстило его внимание. Однажды, когда мы все работали на вечеринке неподалеку от Лондона, Блейк стал ухаживать за одной девочкой и прямо там обнял и поцеловал. И тут Джинджер ни с того ни с сего начала подкатывать ко мне.
— Хотела, чтобы Блейк ее приревновал?
— Так мне кажется. Мне в тот момент было шестнадцать, и я старался ухаживать за девочками, которых видел впервые, а потом избегать повторных встреч. Но избегать Джинджер весь остаток жизни мне бы не удалось. А наше прошлое и без того все очень запутало. Наверное, она думала, что раз я все время за кем-то ухаживаю, то легко ей подыграю. В итоге произошла безобразная сцена — я сказал Джинджер, что если уж ей так неймется, пусть поищет себе другого чувака. С тех пор у нас отвратительные отношения. Ну, и Блейк тогда слетел с катушек.
Я заинтересованно наклонилась к Каидану через подлокотник.
— Это и был тот единственный раз, когда ты видел, как он ревнует?
Каидан кивнул.
— Он присутствовал при нашем разговоре. Оставил девочку, с которой обнимался, и устроил чудовищную сцену. Вопил, бил посуду, ломал мебель.
Мне никак не удавалось представить себе Блейка в приступе бешенства. Сколько же еще эмоций скрывалось под поверхностью этих историй!