Парк пристегнул кобуру с пистолетом к ремню на пояснице, где его было не видно.
— Роуз.
Жена опять вперилась в экраны.
— Да, что? Я тут пытаюсь работать, милый.
— Малышка плачет.
— Что?
— Малышка.
Ее палец щелкнул мышью, изображение на одном из экранов замерло, она подвинула зеленый бегунок внизу на долю миллиметра влево и отпустила кнопку, и скелеты снова заплясали для нее.
Она подняла на него глаза.
— О чем это ты?
Парк коснулся ее макушки, где вдоль пробора посередине пробивалась седина.
— Малышка, Роуз; она плачет. Она одна в доме, она плачет.
Когда лицо жены изменилось, это было похоже не столько на приподнятую вуаль, сколько на ныряльщика, который вынырнул на секунду, почувствовав, что не хватает кислорода, и после короткой передышки его снова утащило вниз.
Парк смотрел, как память жены погружается и ее настоящее «я» всплывает на поверхность.
— Малышка. Господи. Черт. Давно? Черт, Парк, сколько ты еще собирался торчать со мной?
Роуз вскочила со своего монтажерского кресла, которое закрутилось на месте, и пошла к двери.
— Она плакала, когда ты вернулся? Я хочу сказать, почему ты не взял ее на руки, черт тебя побери?
— У меня пистолет.
Жена остановилась у двери.
— Ну конечно, у тебя пистолет. То есть, ну конечно, ты не можешь взять на руки плачущую дочь, потому что у тебя в руках пистолет.
— Я не люблю оставлять его нигде, кроме сейфа. И я не беру ее на руки, когда он при мне.
Жена повернулась.
— Тогда убери его. Выкинь свой чертов пистолет и брось свою чертову работу, возвращайся домой и будь со своей дочерью, пока весь мир к чертям не взорвется и ее уже не будет у тебя, скотина ты безмозглая!
Парк ждал и смотрел, как она начинает осознавать происходящее, он жалел, что не может остановить это, хотя бы еще на немного продлить ее гнев, если он не в силах унять ее раскаяние, которое всегда следовало после гнева.
Она ударила себя по лбу кулаками.
— Черт, черт, черт, милый. Я же… Я не… Ты же знаешь, что я не… Я просто…
Уперлась ладонями в глаза.
— Я так устала.
Парк подошел к ней, отвел ее руки вниз.
— Я знаю. Все хорошо. Я тебя люблю. Все не важно.
— Нет, важно, важно. Вот это, и все равно так трудно, и я… Черт.
Он покачал головой:
— Роуз. Это не важно. Я не обиделся. Правда.
Ее голова повернулась на плач дочери, доносившийся из дома за маленьким двориком.
— Я просто… Если бы могли провести немного времени, мы вдвоем.
Он кивнул:
— Конечно. Я постараюсь освободить ночь. Я просто так и сделаю, освобожу одну ночь. Франсин может побыть дома с ребенком. А мы куда-нибудь съездим на ночь.
Она выплывала из двери.