Не думаю, что я еще раз заснул в ту ночь, хотя, возможно, слегка подремал. К рассвету снег растаял. Две Пелерины унесли промокшие простыни, а мне дали полотенце вытереться и принесли сухое белье. Я хотел было отдать им Коготь – свои личные вещи я хранил в мешке под койкой, – но момент показался мне неподходящим. Я снова лег и заснул при дневном свете.
Проснулся я в полдень. В лазарете было тихо, насколько здесь вообще можно было говорить о тишине; где-то далеко, в другом конце, беседовали, кто-то кричал, но эти голоса лишь подчеркивали спокойствие большинства. Я сел, оглянулся, надеясь увидеть своего солдата. Справа от меня лежал мужчина с коротко подстриженной головой, отчего я сначала принял его за одного из рабов Пелерин. Я позвал его, но, когда он обернулся, я понял, что ошибся.
Его глаза были совершенно пустыми, мне таких еще не приходилось видеть. Казалось, эти глаза следят за призраками, недоступными моему взору.
– Слава Группе Семнадцати, – произнес он.
– Доброе утро. Ты не знаешь, какие тут порядки?
По его лицу пробежала тень, и я понял, что мой вопрос почему-то пробудил в нем подозрительность. Он ответил мне следующим образом:
– Все стремления претворяются в жизнь либо хорошо, либо плохо – в зависимости от того, насколько они соответствуют Правильному Мышлению.
– Вместе со мной сюда привели еще одного человека. Мне хотелось бы поговорить с ним. Он в некотором смысле мой товарищ, – сказал я.
– Те, кто выполняет волю народных масс, – друзья, пусть даже мы не обменялись с ними ни единым словом. Те же, кто не выполняет волю масс, пусть даже мы сидели с ними за одной партой…
Человек слева от меня вмешался в беседу:
– Ты от него ничего не добьешься. Он арестант.
Я обернулся. Лицо говорившего осунулось настолько, что кожа обтягивала череп, но чувство юмора сохранилось в этом бедолаге. Жесткие черные волосы выглядели так, будто он месяцами не причесывался.
– Он все время несет такую галиматью и никогда не говорит ничего дельного. Эй ты! А вот мы тебя поколотим!
Тот ответил:
– Для армии народных масс поражение – лишь трамплин перед будущей победой, а победа – это лестница к дальнейшим победам.
– Этот еще ничего, других совсем не понять, – добавил сосед слева.
– Ты сказал, он арестант. Что же он такого натворил?
– Натворил? Вот те на – ведь он остался жив!
– Что-то я не пойму. Его что же, выбрали для выполнения какой-то смертельной миссии?
Чуть дальше слева на койке приподнялась женщина с худощавым, но миловидным лицом.
– Их всех выбрали, – сказала она. – По крайней мере, они не могут вернуться домой, пока не победят в войне, хоть сами и знают, что этого никогда не будет.