Я полагаю, пытался, сказала женщина.
Конечно, пытался, негодующе сказал вермонтец.
И как они реагировали? – спросил британец.
Не очень хорошо, ответил вермонтец.
У нас было достаточно времени подумать обо всем этом, сказала женщина.
Слишком много, сказал вермонтец.
Слушайте, пропел шепелявый бас. Когда мы с Мэри прикончили ребенка, то считали, что сделали это во благо. Честно! Мы любили друг друга; ребенок был тут ни при чем; он мешал нашей любви; замедленное развитие этого существа (ребенка) препятствовало естественному проявлению нашей любви (мы не могли отправиться в путешествие, не могли пообедать вне дома, почти никогда не имели ни малейшей степени приватности), и потому казалось (нам в то время), что исключение отрицательного влияния, коим был ребенок (путем отпускания его в воды Фернис-Крик), освободит нас, даст возможность любить сильнее, жить более полноценно, а его избавит от страдания, неизбежного по причине его вечной неполноценности; к тому же, освобождая ребенка от страданий, мы увеличивали всеобщее счастье.
Вам это так представлялось, сказал британец.
Да, представлялось, воистину представлялось, сказал шепелявый бас.
Вам и сейчас так представляется? – спросила женщина.
Не в такой мере, печально ответил шепелявый бас.
Значит, ваше наказание дает требуемый результат, сказала женщина.
преподобный эверли томас
Мы были такими, какими были! – пролаял шепелявый бас. Как мы могли быть другими? Или, будучи такими, как могли поступать иначе? Мы были такими в то время, и пришли в это место не из-за живущего в нас зла, но по причине состояния нашего знания и нашего опыта до того момента.
Потому, что таково веление Судьбы, Фатума, сказал вермонтец.
Потому что время движется только в одном направлении, и мы рождаемся на его обочине, испытываем то влияние, которое испытываем, чтобы делать то, что мы делаем, сказал шепелявый бас.
А потом нас за это жестоко наказывают, сказала женщина.
Наш полк понес жестокие потери от белуджи[33], сказал британец. Но потом удача улыбнулась нам, и многие из них сдались нам, вышли с белым флагом и… что скрывать, отправились в яму, и солдаты стреляли по моей команде (и никто, заметьте, не горевал по этому поводу), а потом мы бросили их белый флаг на тела этих дикарей и засыпали их. Разве я мог поступить иначе? Притом что время течет только в одном направлении, а я родился таким, каким родился? Притом что у меня вспыльчивый нрав и свои представления о мужественности и чести, и учитывая случай со мной в школе, когда меня избили чуть не до смерти трое парней, братьев, старше меня, а когда держишь винтовку в руках, возникает такое прекрасное чувство, а наши враги выглядели столь презренными? Как я мог (как могли мы все) сделать что-либо иное, а не то, что мы сделали?