Так выглядела бы любая деревушка в пустыне, которую на протяжении веков не касались изменения. Наслаждение простыми радостями жизни навсегда останется частью Кавиана. Нет дворца – нет интриг. Никаких политических каверз, союзов, страшных врагов и жутких условий, только жар пустынного солнца над головой, простор, тишина вокруг и шатер, называемый домом.
Конечно, Кавиан знал, что здесь это все не так.
– Что мы здесь делаем? – спросила Амая, когда они въехали в деревню, и Кавиану стало любопытно, что же она увидела.
Грязь, пыль, песок повсюду. Насыщенный густой запах стока, лошадей и верблюдов. Подозрительные взгляды людей, замечающих, что она не одна из них. Отсутствие дружелюбия.
Единственный оазис находился в пятнадцати минутах езды на север, тщательно охраняемый, и пользоваться им могли только жители этой деревни, но Амая этого не знала. Женщины, собравшиеся у огня в приготовлениях к ужину, наблюдали за гостями, но вставать и приветствовать их не стали. И Кавиан пытался представить, как все это воспринимает Амая. В отличие от нее он знал, что их кажущаяся бедность – такая же подделка, как и все остальное.
Ничто не является тем, кем кажется, и Кавиан часто приезжал сюда, чтобы запомнить это.
– Я проделал долгий путь ради беседы, – ответил он.
– Собираешься провести переговоры? – Не дожидаясь ответа, она продолжила: – Король вряд ли поедет куда-то сам, чтобы обсудить погоду.
Кавиан натянул поводья, отчего английский скакун заплясал на месте перед суровыми старшинами, низко кланяющимися Кавиану. Шейх кивнул и спрыгнул с коня, встав рядом с ним и положив руку Амае на ногу. Он поприветствовал людей, представил им Амаю как его невесту, и какое-то время они обменивались формальными приветствиями и предложениями гостеприимства.
Лишь когда лучший шатер, принадлежащий вождю, был, по обычаю, предложен и принят, Кавиан повернулся к Амае и снял ее с лошади.
– Это был незнакомый мне арабский, – сказала она на английском, который звучал гораздо слаще, чем был ее взгляд. – Я понимала пару слов из десяти.
Кавиан едва не рассмеялся в голос.
– Дай угадаю, какие именно.
– Ты принял девушку, которую тебе предложили? – спросила она, и Кавиан заметил холодный блеск в ее глазах. – Они, наверное, слышали, что ты распустил семнадцать наложниц ради одной. Ужасная национальная трагедия.
Кавиан мог бы успокоить Амаю, рассказать, что эта девочка, как и остальные, которых предлагали в отдаленных деревнях, еще ребенок. Он многих увозил во дворец, оставлял в гареме и давал им лучшую жизнь. Но далеко не со всеми он занимался сексом. Да, он никогда не был святым. Он мог сказать бы, что никогда бы не провел ночь с ребенком, тем более если бы старшины знали об этом.