На полу стояли горшки. Маленькие, средние и большие. С гладкими бочками, уже покрытыми глазурью, с грубыми и необработанными или с резными разными узорами. В центре находился стол, сплошь заставленный макитрами с плоскими крышками. Из одной, особенно пузатой, торчала расписанная золотом ложка. У других соседок такого «украшения» не было. При этом ото всех исходило слабое медовое сияние.
— А я и говорю, — внезапно важно сообщила макитра с ложкой. — О нас и позабудут! Хозяйчик должен был на рынок везти сегодня меня и Конопатого.
Из бока макитры вдруг появилась маленькая коричнево-золотистая ручка, схватила ложку и указала в сторону рыжеватого вытянутого горшка с мелкими пятнышками. Хм, вот и впрямь уж — конопатый.
— …да только пропал пропадом! — важно и печально закончила речь она. — Поэтому и никак. Вот сидим и ждём своего часа.
Кто-то внизу всхлипнул. А потом дружно заревели всей компанией. Да так, что я чуть было дар речи не потеряла. Вот это да! Как-то до этого они при мне всё стеснялись говорить. А тут то ли не заметили, то ли так тоскуют по Лелю, что уже и позабыли про осторожность. Оно ведь как… Каждая вещица, сделанная человеческим руками, имеет свой голос и мысли. Ведь творец вкладывает частичку души в каждое изделие. Вот она потом и оживает, изменив внешний облик, но сохранив самое лучшее, чем наделили.
И «хозяйчик»… Леля так называют, что ли, проказницы?
— А если он не вернётся? — донесся тоненький голосок снизу, и я разглядела малюсенькую глиняную солонку. — А у меня нет пер… пер…
— Перечница твоя в печке стоит! — сварливо отрезала макитра. — Ничего ей не сделается, осталось всего нечего — запечь!
— Обжечь! — возмущённо донеслось из печи.
— Это одно и то же, — не смутилась макитра. — И вообще…
— Ах вы, бесстыдницы! — пробасил кто-то с моей стороны и похлопал по руке.
О, а вот и домовой! Важный такой, седобородый, в красном кафтане, тёмных штанах и лаптях. На поясе висит множество ключей, что при каждом шажочке ударяются друг о друга и издают мелодичный звон.
Я улыбнулась:
— Здравствуй-здравствуй, Емельяныч, ты как?
Горшки вмиг смолкли, только солонка жалостно охнула. Кажется, до всех только дошло, что в доме появился кто-то чужой. Емельяныч неодобрительно посмотрел на глиняных болтушек.
— Да вот, Калинушка, как видишь. Глаз да глаз нужен. Ибо говорят без умолку. Хоть бы раз посмотрели да оглянулись как следует. Так нет же!
Я положила руку на плечо домового, пытаясь успокоить. Хоть сама еле сдерживала улыбку.
— Ты не серчай на них, не со зла же. За хозяйчика переживают.