В темноте кто-то заворочался, стонет глухо.
Поручик подошел ближе и зашептал горячо, хрипло, торопясь:
— Отпущу на волю… Отведи меня, где золото, и валяй, куда глаза глядят… А если не так… плохо будет! — поручик выхватил шашку. — Обманешь — убью, как собаку! Так и знай!
Пленный ответил:
— Ярар, ладно. Поведу, куда хочешь. Уф, золота много! Самородок есть. Песок золотой много. Только на волю пускай.
Пошел поручик докладывать. Уже и план у него готов.
Входит к начальнику, а там в карты играют, глаза у всех кровью налились, азарт, и возле каждого кучки золотых монет и пачки ассигнаций. Полковник только что ва-банк объявил, как увидел вошедшего в избу поручика.
— Ну, что пленный? Столковались?
— Завтра поведет на кочевки.
— Хорошо. Сыграем?
— Никак нет. Разрешите завтра с утра в разведку?
— Сами?
— Да. Прапорщика Федотова возьму.
— Есть! — отозвался молоденький офицерик.
— Меня возьмите, — двинулся от стены рослый казак.
— Правда, поручик, возьмите переводчика.
— Слушаюсь. Трофимов, едем с рассветом. Чтобы кони были готовы.
И засел за изучение карты местности. Гору, что всех выше, стал разыскивать да выбирать направление, куда с золотом двинуться.
Ик-Берды покинули с первыми лучами солнца. А в полдень Фатих сказал, что скоро будут на месте.
Поручик при отъезде приказал Фатиха развязать, накормить, и сейчас Фатих ехал на коне с развязанными руками, но вокруг пояса Фатиха обвилась крепкая веревка, и конец ее был привязан к луке седла, на котором ехал грузный, угрюмый казак Трофимов.
И близка была воля, и далека… Веревку не трудно сбросить проворному джигиту, но на спине своей Фатих все время чуял злые глаза поручика и револьвер, что наготове в его руках…
Фатих вел к горе Кара-Тау, к водопаду, ручью золотому. Чуткое ухо Фатиха давно уже ловило шум потока в шорохах и лесных звуках. Фатих думал о Зейнап. О том, как он убежит, когда эти займутся золотом, как приведет он к пади золотой джигитов и те перебьют конвоиров, отнимут намытое ими золото и побросают обратно в ручей… Ведь золото, и лес, и все кругом заказано… О золоте наказывали молчать под страхом смерти старики…
Ехали молча, думали каждый о своем. Фатих думал о воле и Зейнап, офицеры и казак о другом. И каждый — о разном.
А о разном стали думать с того времени, как Кузьмин объяснил настоящую цель поездки. Когда выезжали из деревни, Кузьмин приказал взять с собой два медных таза и приторочить их к седлам. Казак Трофимов догадался об их назначении, но смолчал; прапорщик что-то проворчал насчет лишнего груза, но вскоре забыл о тазах, поблескивавших яркой медью на солнце.