Лес кончился неожиданно. Впереди, за зеленой полянкой, громоздилась отвесной стеной серо-зеленая круча. Вот, кажется, они и у цели. С обрыва, с двухсаженной вышины, падал поток. У подошвы он кипел, как в котле, а дальше вился тихо по мелкому песку, добирался до леса и снова принимался прыгать по камням и рытвинам.
— Падь! Золото!
Кузьмин, бросив веревку, рванулся вперед. Прапорщик бросился вслед за ним.
Котелками черпали песок прямо из кипящей ямы под водопадом, крутили, крутили — мыли. Поручик сунул котелок Фатиху, а сам хищным взором следил, чтобы тот не бросился бежать, а потому зажимал конец веревки коленями ног.
Поручик вдруг вскочил с колен, выпрямился. Он успел уже-отцедить воду из таза и теперь рассматривал песок на ладони.
Прапорщик очутился с ним рядом.
Тяжело, словно нехотя, с винтовкой в руках подошел и казак.
— Вот! — задыхаясь произнес поручик. — Видите? Вот оно, вот оно!..
На ладони средь сероватого песка тускло поблескивали темножелтые крупинки.
— Золото! — крикнул прапорщик. — Понимаете вы, черт вас побери? Золото! Настоящее золото!
— Да, золото, — подтвердил Кузьмин. — И какое содержание! В горе жила, водопад работает, как промывная машина. Тут природа за тысячелетия накопила огромное богатство! Прапорщик! Урядник! Живо! Мыть! Мыть!
И отпрянул вдруг в сторону.
Приклад казака, со свистом миновав голову поручика, тяжело' рухнул в грудь прапорщику.
Прапорщик икнул, словно подавившись, опрокинулся навзничь, и на губах его запенилась кровь.
— Врешь, барин, золота за границу не увезешь! — заревел казак.
Поручик, снова увернувшись от удара, выстрелил почти в упор из нагана в грудь казаку.
Винтовка отлетела в поток, на лицо казака серыми пятнами легла смерть, но последним усилием он сплел свои пальцы на шее поручика железной смертной хваткой. Так и упали они оба умирать, обнявшись.
Фатих недолго медлил. Забрал у недавних своих конвоиров оружие, вскочил в седло и на скаку загикал по лесу радостно и звонко.
…На Кара-Тау, Черной горе, по ночам спят-обнимаются тучи, а как небо заплачет, начнет сеять на землю слезы, то заклубятся и приникнут к каменной груди грузные дождевые облака.
Пронеслись военные грозы: не грохочут пушки там, за хребтами, где последние горные отроги сливаются с равнинами степей, не стучат пулеметы, не хлопают винтовки. К Кара-Тау приехала горная разведка и среди них — шахтер Фатих, а с ним и Зейнап, его неразлучная подруга.
Заработал у подножья Кара-Тау, у золотой пади, прииск, зашумели промывные машины. И ничего не случилось, хотя по зиинам[9] и пели когда-то, седые курайсы, что долина у Кара-Тау заказана и кто нарушит ее покой — не сносить тому головы.