— Просим, просим! — раздались голоса.
Асгат не заставил себя упрашивать. Он достал из маленького футляра свой инструмент — простую лесную дудочку. Приложив конец дудочки к губам, набрал воздуха и прошелся пальцами по отверстиям.
Звуки курая[1] похожи на пение ветра в степи. Они то шелестят, словно сухие листья в лесу, то журчат, как вешние ручьи, то гудят, как провода телеграфа в ненастье. Дитя гор, Асгат не расставался с кураем, из аула унес его в город, не забыл про него и в институте да и теперь повсюду возил с собой.
Затихли звуки курая незаметно, как и родились. Несколько минут стояла тишина. Потом кураиста сменил самодеятельный струнный оркестр. Нежно пропела, задавая тон, гитара. Рассыпала трели мандолина. Зазвенела говорливая балалайка. Музыканты начали плясовую.
Повар медленно, как бы нехотя вышел на свет, в круг, задумчиво посмотрел на костер, на сосны, столпившиеся вокруг костра, поправил колпак и вдруг, всплеснув руками, закружился в танце, трамбуя сапогами сыроватую землю.
Тут не усидели и остальные. Люди носились по кругу, вскрикивая, хлопая в ладоши, приговаривая что-то, припевая. В колеблющемся свете костра фигуры пляшущих то пропадали в тени, то появлялись, облитые отблеском багрового пламени.
Наконец танцующие устали. Музыка стихла.
— Хорошо, — одобрил Боровой и подбросил охапку сучьев в костер.
Пламя сначала сникло, но через минуту, разгоревшись вновь, взметнулось еще выше, стреляя снопами искр.
— Теперь ваша очередь, Евгений Петрович, — сказал Светлов.
— Я не танцую…
— Да, но вы обещали рассказать что-то из ваших приключений…
— Какие приключения? Ну, ездили, лазили по горам. Работали…
— Ох, скромничаете! Уверен, что бывали вы в переделках и много чего повидали!
Инженер промолчал, прикуривая папиросу об уголек. Потом обратился к журналисту:
— Смотрите, небо какое. В такой вечер не о приключениях рассказывать, тут стихи необходимы! А ну-ка, Сергей Павлович, потревожьте лучше свой архив!
— Что вы! Разве я поэт?!
— А недавно что вы мне читали? Явно не прозу! Что-то о степи, о курорте…
— Пустяки, — смутился Светлов, — путевые зарисовки, проба пера.
— Просим, Сергей Павлович!
— Напрасно просите, сами убедитесь. Да ладно, прочту. Только еще раз повторяю, я не поэт, не судите строго.
И Сергей Павлович начал декламировать чуточку нараспев:
Река степей Аксаковым воспета.
Вся в зелени течет, в потоках света.
Вот станция. Безмолвный семафор.
Курорта здание. Курзал. Степей простор.
В лугах, в дубравах птиц залетных пенье,
Неясных деревень вдали виденье,
Кабинки светлые под сенью тихих рощ,