Нравится мне Марфуга. Хорошая, работящая женщина. Наш Ахмет — тоже прелестный. Открытая душа, честные глаза и полное доброжелательство к людям. А ведь любить людей, желать сделать им добро — разве это не самое драгоценное свойство человека?
Вот о моей маме я не знаю что сказать. Я, конечно, люблю ее. Я очень много думаю о ней, чем взрослее становлюсь, тем больше думаю… Почему она всегда и всем недовольна? Чего ей недостает? И мне иногда кажется, что она… не очень любит папу… Или это только кажется? Говорят, у детей, когда они подрастают, появляются критические настроения. Может быть, я вступил в этот возраст? Не знаю. Мне трудно об этом судить…
Начали поспевать хлеба. Быстро сжали, убрали пшеницу. Под руководством отца соорудили мельницу. Еще с весны облюбовали два камня, обтесали их на жернова. Мельницу наладили на водяной силе.
— Пошла! — с торжеством восклицал Фома Кузьмич. — Теперь только подавайте зерна!
Испекли хлеб из зерна нового своего урожая. Это был чудесный хлеб! Он был тем более вкусный, что хлебный паек в последние месяцы вообще был мал, выдавали сухари, пекли пресные лепешки. Размол новой муки был крупноватый, но хлеб удался на славу. Хмель запасен был с осени, так что дрожжами кухня обеспечена.
— Завтра пироги испечем из свежей собственной муки! Справим годичный юбилей нашей жизни в долине. Отпускаю на торжество две бутылки коньяку и бутылку мадеры, — сказал Дубов.
— Печальный юбилей, — тихо молвила мать.
Не дожидаясь пирога, к вечеру напекли из свежей муки сдобных, на молоке и масле, лепешек и коржиков. Ели их за чаем, похваливая.
— А завтра пироги будут с рыбой, сыром, грибками и ягодами, — обещал Фома Кузьмич. — Пойдем в ночное — сомов и сазанов ловить.
На рыбалку в ночное пошли отец, Фома Кузьмич и я. Расставив засветло снасти на большую рыбу, мы легли отдыхать вблизи озера в шалаше.
— Утром пораньше встанем, будет самый клев, — говорил отец. — А сейчас — на отдых.
На заре мы поднялись и, забрав удочки, прикорм, наживу, пошли к лодкам. В одной разместился Фома Кузьмич, в другой — мы с отцом. Отплыли на середину озера, стали возле камышей, спустили сетки с прикормом, забросили удочки… Ждем…
Небо над вершиной горы пунцовело от зари. Озеро не шелохнулось. От воды струился пар. Еле слышно шептали метели тростника. Громко заквакала лягушка и смолкла. Через минуту ей ответил целый хор. И опять все стихло. Крякали утки в камышах, тоненько перекликались утята. Внезапно на горе, высоко над озером, раздался трубный звук, эхо его заполнило всю долину.
— Лось трубит, — пояснил отец.