— Правильный выбор! — одобрил Светлов. — Слово — питомцу гор, сыну башкирских аулов!
— Верно! Просим! — раздалось вокруг.
Асгат подумал и сказал:
— Хорошо… Воля товарищей — закон. Прошу не взыскать. Как сумею, так и расскажу.
— Не прибедняйтесь, коллега, — заметил Боровой. — Ваш талант музыканта и рассказчика нам известен. Внимание, друзья!
Асгат деликатно кашлянул. Все сдвинулись ближе вокруг костра… И полился рассказ — такой же певучий, как переливы курая.
На Кара-Тау, Черной горе, по ночам спят тучи, а когда небо плачет, льнут к каменной груди дождевые облака. В ясный день Кара-Тау облита светом, купается в солнечных лучах, смотрит вершиной своей через хребты и горные трущобы вдаль, где синеют, переливаются в мерцающем мареве далекие степи…
…Светлов вначале слушал рассеянно, но постепенно его завлекла именно эта музыкальность рассказчика. Асгат ни на кого не смотрел. Он слегка покачивался, рассказывая. Это походило на мелодекламацию. Аккомпанементом был шум сосен и потрескивание сосновых веток в пламени костра.
…Гор, скал и хребтов, пропастей, смеющихся зеленых долин, шумных речушек с падями, водопадами, лесу, лесу на Урале — не занимать!
Горы и лес.
Лес и горы.
Камни.
Глушь.
Кара-Тау — не простая гора. На вершине ее прилепилась, тянется вверх — как колонна, как палец шайтана[2] — высокая скала. И когда собирается на досуге народ и курай плачет и в песнях передает легенды о былом, можно узнать от старого курайсы[3], что в старину седую на скале этой жестокие ханы казнили своих врагов. Приведут туда, прикуют и оставят умирать, с солнцем близким и аллахом беседовать, в сторону города святого Мекки поклоны класть.
Так было.
Оттого на вершине, на скале, много костей белело раньше. А теперь нет: время съело, птицы хищные растаскали, ветры хлопотливые повыдули, дожди посмыли.
И осталась от былого одна лишь легенда. Если хочешь ее послушать, не пропускай сабантуя[4]. Там расскажут курайсы все.
Однажды снизу, из зеленой долины, где змеей гибкой, блесткой вьется поток, а у подножья горы бушует водопад, — донесся шум. Топоры загремели, запела визгливо пила, заговорили люди, потянуло едким дымом, застонали столетние дубы, застонали, падая, нежные березы и стройные сосны.
Пришла артель лесорубов.
На шум вышел — злой и властный — хозяин здешних трущоб — медведь. Потревоженный, он оставил на склонах горы, в малинниках, серую подругу свою с медвежатами.
Медведь долго высматривал пришельцев из чащи лесной. А потом, угрюмый, ворча и гневно сопя, полез на вершину Кара-Тау.
Солнце скрылось за горами, только вершина Кара-Тау розовела закатом. По становищу лесорубов стлался дым от костров. День рабочий кончился, русские мужики закурили «козьи ножки», лесорубы-башкиры песни длинные и заунывные затянули, а старики на бешметах творили вечерний намаз