—Тэди, купи мне свинью!
И заказал наделать из нее колбас — так для миледи начались ее первые невзгоды. Миледи сама спустилась в кухню оказать поварихе о колбасах — чтоб больше их не было у нее на столе. Колбасы-то заказал хозяин, и миледи об этом знала. Повариха приняла сторону миледи — та в кухню никогда не заходила, была молода и в хозяйстве не разбиралась, и повариха ее пожалела; и потом, как она нам объяснила, разве миледи не вправе заказывать или запрещать, что пожелает, для своего стола? Но скоро повариха запела по-другому, потому как хозяин то и дело заказывал колбасы и ругал повариху еврейкой, не давал ей покоя и грозил, что не заплатит ей ни гроша, если не будет готовить колбас, так что она, боясь лишиться места, сдалась; и с этого дня на стол подавали одни колбасы, или бэкон, или просто свинину, в том или ином виде, а миледи в ответ на это заперлась у себя в комнате, а хозяин разразился проклятиями и сказал, что, раз так, пусть она там и остается, и для верности повернул ключ в двери и положил его к себе в карман — да там и держал все время.
Целых семь лет никто из нас больше ее не слышал и не видел[35]: обед ей носил сам господин.
Тут его честь принялся задавать балы и обеды на всю округу и снова стал таким же веселым и галантным, как до женитьбы, и всякий раз за обедом он поднимал тост за здоровье хозяйки замка Рэкрент, и все гости пили, а он посылал к миледи с поклоном передать, что общество пьет за ее здоровье и не пожелает ли она, чтоб ей прислали что-нибудь из блюд со стола, а слуга, выждав за дверью, возвращался с поклоном от леди Рэкрент, она, мол, сердечно благодарит сэра Кита — ей ничего не надобно, и она пьет за здоровье гостей. Соседи, конечно, судили-рядили о заточении миледи, но только никто не решался вмешаться или задать нескромный вопрос; потому как знали, что хозяин за ответом не постоит, да еще и вызовет стреляться. Стрелок он был отменный — помню, он еще совершеннолетия не достиг, а уже уложил человека; в Бате на него и взглянуть-то боялись. Такая была у сэра Кита в округе слава, что все эти годы он жил себе спокойно и без тревог и был любимцем дам, особливо, когда с течением времени, а, вернее сказать, на пятом году своего заточения леди Рэкрент заболела и слегла, и он объявил, что она совсем плоха и зиму не протянет... При этом он ссылался на мнение двух врачей (теперь он уже вызвал к ней сразу двух) и всячески старался выманить у нее на ее смертном одре бриллиантовый крест и завещание на все ее имущество, но она не поддавалась. Перед ней он стоял на коленях, а чуть отойдет, клянет ее упрямой жидовкой прямо при камердинере, — а ведь до свадьбы, камердинер мне сам рассказывал, звал ее «моя красотка Джессика»