Май, между 14 и 15 числом, 1939 г. 00–00 по Гринвичу
Огаст почти согрелся, но продолжал лежать на кровати без сна: стоило закрыть глаза, как из черной воды всплывала дряблая распухшая рука, на ней изгибался подковой фиолетовый след от укуса. «Ты убил ее, ты!» — Огаст вылез из постели, взял блокнот, карандаш и разобрал свой утренний кошмар, как детские кубики, — нет, злобная старуха мало напоминала графиню Таффлет.
Ее черты затенял надвинутый капюшон, но он точно помнил крючковатый нос, сухощавую фигуру, и руки — очень крепкие, цепкие, почти мужские руки в грубых перчатках. Еще он тщательно зарисовал эмблему, которую видел на щите своего спасителя- рыцаря, — «Адамова голова», символ христианского спасения и искупления греха жертвенной Кровью
Христовой: череп на фоне скрещенных берцовых костей. Только у рыцаря фоном для черепа служили не кости, а две скрещенных сабли.
Мистер Картрайт набросал эмблему в блокноте — череп получился очень похожим на набалдашник трости княгини Львовой. Только информации в таком знании было до обидного мало: черепа использовали как эмблему все кому не лень — от монахов-аскетов до морских «джентльменов удачи»!
Он долго сидел, подперев голову ладонью, — мысли путались, но не спешили уступить место сну. Жаль, что в его идеальный череп своевременно не пришла мысль попросить у доктора Рихтера снотворного или хотя бы успокоительных капель!
— Огаст… Оооооогааааст… Гааасссси — ас- ссссиии… иии…. — позвали его из темноты.
В спальне он был один, но звук не замер — он продолжал сочиться как комариный писк, проникая прямо в мозг; противно щекотал внутри черепной коробки и принуждал встать и идти, идти на этот ноющий, всепроникающий звук. Он вышел из комнаты и отправился в путь по бесконечному коридору.
Гроза закончилась, лунные лучи струились сквозь оконные переплеты неоготического стиля, но ему не нужен был свет: невидимый поводырь уверенно подталкивал его вперед и вперед, пока не привел к двери кабинета.
Дверь была не заперта и бесшумно открылась, стоило слегка надавить на нее. Здесь было свежо — порывы ветра распахнули двери узенького балкончика, на пол натекла целая лужа воды, наглотавшиеся лунного света головы из этнографического собрания семейства Колдингейм излучали мерцающий свет, тяжелые портьеры намокли от дождя. Огасту показалось, что за одной из них кто-то стоит: влажная ткань облепила человеческую фигуру, а ниже совершенно явно просматривались очертания носков обуви.