– Пришли мне по факсу… Нет, мне не сложно… Да, я много читаю и прочитаю еще пару страниц… Нет, мои прекрасные глаза не устанут. И фотографии с места убийства сканируй и тоже – на почту… Ага, спасибо.
Переговариваясь, она бегала по комнате и топала с сумасшедшей силой, как стадо дрессированных ежиков. На пару минут я оставил парней, которые уже смотрели трансляцию с конференции, и вышел к ней с выражением на лице «имей совесть, давай тише»!
– Это Борис! – прошипела она, закрыв трубку рукой, как будто это что-то меняло.
– И что?
Я мечтал скорее вернуться к себе, но она строчила, как из пулемета:
– Собирается приехать с материалами опроса семьи убитых. Категорически отказывается присылать по факсу. Можно, я скажу, что у тебя грипп?
«Грипп»? Нет, я не ослышался, спрятать голову в песок, да еще и сделать это чужими руками – вполне в ассортименте выходок Виктории. Противостоять ей в таком случае – значит делать безусловное добро для нее же самой.
– Бесполезно, он к тебе клинья подбивает, а не ко мне, – сказал я, удаляясь к себе и надевая наушники.
Но тетка шла по пятам.
– Про клинья это вопрос или утверждение? – уточнила она, нагло извлекая из моего уха наушник, который я только что вставил.
– Скорее утверждение, – ответил я, стараясь не раздражаться, и, показав на наушник, заметил: – Есть такое понятие – личное пространство.
– Не замечала, – ответила Вика, видимо, на обе реплики сразу. И если насчет пренебрежения к моему личному пространству это была ее принципиальная убежденность, то по поводу знаков внимания Бориса она явно слукавила.
Вопрос о Викиных поклонниках был чем-то вроде моей семейной ответственности. Хотя, если уж откровенно, то никакой такой ответственности я не испытывал. Просто всякий раз, приезжая на побывку домой, я слышал от матери, что наношу непоправимый вред теткиной личной жизни, потому что она уже не юная девочка, биологический механизм уже запущен и с последним ударом часы превратятся в бомбу. Матушка видела выход в том, что я устроюсь на работу и сниму жилье, освободив пространство для следующего Викиного брака, на который они с бабушкой все еще надеялись. Однако, обнаружив однажды газеты с объявлениями о работе, Вика просто вышвырнула их в мусорное ведро, категорично заявив, что тогда на факультете я ее опозорю раз и навсегда. Почему-то ей было дорого мнение всех этих провинциальных ученых, которых она сама же критиковала при каждом удобном случае.
Она предложила оплачивать мне съемную квартиру, но это уже было совершенно из рук вон. В общем, все осталось по-старому: жизнь за гипсокартонной стеной продолжалась как прежде, но осадочек остался, и я считал своим долгом оценивать Викиных поклонников, чтобы в случае чего моментально смыться хотя бы в общагу на первое время.