Я не умел гулять по парижским улицам, лавировать между прохожими, понимая, что женщинам не нравится, когда их толкает какой-то высокий, слегка растерянный тип — «пардон, пардон». Я ловил на себе взгляды мужчин, оценивающих, кто перед ними: уж или тигр, — «пардон, пардон». Ни тигр, ни уж, а так, навозный жук, которого лучше обойти, дабы не испачкать обувь. В метро было еще хуже: там, в поездах, смешались люди со всего мира; такого количества людей так близко я не видел никогда в жизни. В отличие от прохожих на улице с их ускользающими лицами, взглядами, здесь люди выглядели естественно. В метро я чувствовал себя полным ничтожеством, моя голова возвышалась над другими, как статуэтка на верхней полке. Невероятная история Рафаэля и его замечательных близнецов буквально таяла в общей массе, так как у всех этих пассажиров с разными оттенками кожи были свои, еще более фантастичные истории, и на их фоне все, что случилось со мной, выглядело незначительным и смехотворным, но это была моя жизнь, и другой истории у меня не было.
Лео и Камилла не любили метро. Сжатые со всех сторон и вдыхающие запах пота, они быстро теряли весь свой апломб. Подземка была не для них, а для простых смертных, и если им нужно было спуститься в метро, то они всегда брали с собой меня в качестве телохранителя. Верно, я был их телохранителем, и мне было стыдно за их растерянный вид, неловкие жесты, за Камиллу, чье лицо теряло свою привлекательность и приобретало нелепое выражение. Но когда мы выскакивали наружу, я испытывал по отношению к ним жалость и отвращение. Чаще всего они ездили на такси, — о, такси они обожали! — в нем они оживали, без умолку болтали, иногда мы по несколько раз объезжали Париж, просто так, чтобы быть вместе, чтобы прижаться друг к другу на заднем сиденье.
Я бросился на улицы Парижа, но они ничем не могли помочь. Мне нужна была улица Глициний с ее пустыми тротуарами, серыми фасадами домов, наглухо затворенными ставнями, чтобы потом подняться по ведущей к холмам Галльской дороге, склоны которой заросли папоротником, — в общем, мне нужен был Поль.
Когда я вернулся в свою квартиру, которая находилась рядом со станцией метро «Мэри де Лила», то сразу лег в постель. Еще один вечер, когда у меня не было ни малейшего желания приняться за работу, и завтра, скорее всего, тоже не будет. Я прокручивал в голове сцену с Бернаром Дефонтеном, пока сон не сморил меня, а посреди ночи я вдруг проснулся, охваченный злостью и бесконечной жалостью к самому себе. Это была запоздалая реакция на все потрясения, которые я пережил подростком в Бурнёфе. В то время я не испытывал таких чувств, но сейчас, в двадцать лет, меня охватила глубокая обида.