Конечно, я помнил ее улыбку, которая, словно бесенок, появлялась на ее строгом лице, обрамленном косынкой.
— Ты влюблен в нее?
— Я никогда не влюблялся, Рафаэль.
Если бы не серьезный тон, я бы решил, что его заявление — чистое позерство. Я, например, всегда был влюблен; влюбленность — совершенно естественное состояние для молодого человека, единственная сложность заключалась в том, чтобы понять, в кого ты по-настоящему влюблен и отвечают ли тебе взаимностью.
— Тебя это огорчает?
— Огорчает?
— Ну да, то, что ты не можешь влюбиться?
— Не знаю. Просто так происходит.
Мы снова переглянулись. И тут между нами, когда мы сидели на скамейке в этом тихом саду, тишину которого нарушал убаюкивающий гул машин, появился призрак — их детский рентгеновский снимок, на котором запечатлелись следы третьего, и где уже поселилась смерть, свершилось первое преступление. Я хотел сказать: «Послушай, Лео, ты же сам понимаешь, что никакого преступления не было», — но он поднял руку, отмахиваясь от еще не произнесенных слов, и призрак испарился. Мы переглянулись, чувствуя себя необыкновенно близкими, и тяжело вздохнули. В этот момент мы были похожи на двух изнуренных стариков, радующихся, что они могут вместе подышать свежим воздухом, но в то же время я отчетливо слышал стук мячей на расположенных неподалеку теннисных кортах, видел идущих мимо людей, женщин, задерживающих взгляд на Лео. В их глазах я читал восхищение его красотой, и это вызывало во мне смятение.
Когда Лео и Камилла появлялись вместе, они всегда притягивали к себе взгляды, но не только потому, что были похожи, но и потому, что были красивы, и эта красота в квадрате превращала их в своеобразную достопримечательность. А как же выглядел Лео один? Я не могу этого описать, так как его обалденной, необычайной красоте не хватало одного штриха — лица Камиллы.
Неподалеку от нас какой-то малыш выронил свой мячик, который покатился по дорожке и остановился прямо у наших ног. Малыш подбежал к нам и, увидев Лео, замер, с серьезным видом уставившись на него и забыв о мяче. Лео подал ему мячик, но ребенок, взяв его в руки, не уходил. «Давай, беги», — сказал я. «Это твой папа?» — спросил малыш, не отводя взгляда от Лео. «Нет, это мой брат», — ответил Лео, легонько толкнув меня локтем в бок. «Ага, понятно, — протянул малыш, — тогда я пошел, до свидания», и убежал.
Лео расхохотался. Как я любил смех Лео, такой звонкий и необычный. «Ты мог бы рисовать карикатуры для журналов, чтобы заработать», — произнес я, возвращаясь к нашему разговору, словно момент блаженного покоя вместе с Лео пробудил во мне старые рефлексы няньки. Я, как настоящий взрослый, переживал за его будущее! «Whatever», — прозвучал сигнал к окончанию беседы, и мы вернулись домой.